«Я… я не… Леонард, я…» — бормотал он, запинаясь, не в силах поднять глаз.
«На сегодня все», — перебил я, вставая. — «Отдыхай. Завтра будет… насыщенный день.» Я не стал уточнять, для кого именно.
Луи поднялся, пошатываясь — то ли от слабости, то ли от вина, то ли просто от страха. Он поклонился, неловко, и, не глядя на меня, поспешно вышел, словно бежал от призрака.
Мои собственные покои встретили меня гулким эхом пустоты. Огромная кровать под балдахином, камин с тлеющими углями, тяжелая мебель — все было чужим, холодным, временным пристанищем. Ловушкой в ловушке. Я погасил свечи, кроме одной у кровати, и лег, не раздеваясь, поверх покрывала.
Темнота не принесла покоя. Она лишь усилила звуки. Каждый скрип половицы за дверью заставлял сердце биться чаще. Каждый отдаленный плеск воды в канале казался сигналом. Шаги в коридоре — чьи? Слуги? Шпионы? Убийцы де Лоррена, уже знающего о моем прибытии и истинной миссии? Образ «Лап Льва» — нашего герба на дверях — возникал перед глазами: каменные когти, готовые сомкнуться.
Я достал мешочек с цехинами. Пересыпал тяжелые монеты из ладони в ладонь. Их холодный звон был музыкой интриги и предательства. Не богатство. Плата за вход в тень. За право лгать, подкупать, возможно — убивать. Официальная миссия короля казалась детской игрой в саду Тюильри по сравнению с этой бездной, куда я ступил.
«Найди Змею в его Гнезде. Раздави Голову». Слова тетки горели в мозгу. За ними — образ Елены. Ее улыбка, глаза, полные доверия и надежды. Единственное тепло в этом ледяном дворце. Единственная причина терпеть этот гнет, идти в завтрашний ад «Рыжего Осла». Ради нее. Ради нашего будущего. Или нас всех погребут. Я сжал цехины в кулаке до боли. Золото впивалось в кожу.
Утро пришло серое, влажное, не приносящее облегчения. Я проснулся от тихого, но настойчивого стука. Камердинер — немолодой, с бесстрастным лицом и безупречными манерами — вошел, неся кувшин воды и полотенце. Процесс одевания превратился в тягостный ритуал. Каждое прикосновение слуги, каждое его движение казались мне изучающими. Я молча наблюдал за его ловкими пальцами, завязывающими галстук, поправляющими складки камзола. Надевал ли этот человек маску слуги поверх лица шпиона? Я молчал, отвечая лишь кивками на вопросы о выборе одежды. Мое собственное молчание было единственным щитом.
Позже, в кабинете, меня ждал строй слуг. Марко стоял чуть в стороне, как каменная статуя бдительности. Старший лакей, ключник, дворецкий, горничные — лица, полные подобострастия, скрытого любопытства, а может быть, и страха. Марко перечислял имена и обязанности сухим, бесцветным голосом.
Я медленно прошел вдоль строя, вглядываясь в каждое лицо. Искал слабину, фальшь, излишнюю уверенность. Старшему лакею, человеку с хитрыми глазами и слишком гладкими речами, я задал внезапный, не относящийся к делу вопрос о порядке доставки утренней почты и приема посетителей. Тот ответил четко, отработанно, но его взгляд на мгновение метнулся в сторону к Марко. Мельчайшая заминка. Я поймал этот взгляд и ответил собственным — тяжелым, оценивающим. Кивнул Марко. Доверять нельзя никому. Стены действительно имели уши, а слуги — слишком много глаз.
Я отдал первые формальные распоряжения — о наведении порядка в дворцовой библиотеке («Я ценю тишину и знания»), о строгом учете всей входящей и исходящей корреспонденции («Ничего не терять, все докладывать мне лично»). Слова звучали чужим, напыщенным тоном «важного господина». Маска графа-посла была надета крепко.
Когда слуги удалились, я подошел к высокому окну кабинета. Туман над каналом начинал рассеиваться, открывая мрачную красоту города-ловушки. Мой взгляд скользнул по противоположному берегу, по балконам соседних палаццо. И замер. На одном из них, почти незаметный среди пышной зелени кадок, стоял одинокий горшок с ярко-красной геранью. Цветок, неестественно яркий для этого серого утра и чопорного балкона. Условный знак? Сигнал?
Время иллюзий кончилось. Пора в «Рыжего осла». Пора делать первый ход.
Я опустил руку в карман. Пальцы сомкнулись вокруг холодного, тяжелого мешочка с цехинами. Шероховатая кожа, четкие грани монет сквозь ткань.
Первый ход. Брагадин.
Глава 10: Маска Друга и Змеиное Логово
Тусклый свет венецианских фонарей, отражавшийся в черной воде каналов, дробился на тысячи маслянистых бликов. В гондоле, направлявшейся к мрачному острову Джудекка, царило напряженное молчание, нарушаемое лишь плеском весел гондольера и далекими, пьяными криками с берега. Воздух был влажен, тяжел, пропитан запахом тины, жареной рыбы и дешевых духов.