Изабелла долго смотрела на меня, ее веер замер. «Пошли на перекор королевской воле… — прошептала она, и в глубине ее глаз мелькнуло что-то новое — не просто интерес, а почти уважение. — Ради любви. Смелый ход, граф. Очень смелый.» Она сделала паузу, и взгляд вновь стал деловым, но уже с оттенком партнерства. «Эта парфюмерия вашей супруги… Новый ветер, граф. Как корабли Дзено. Как ваши школы. Венецианский рынок… алчет новинок. А я знаю, как их преподнести. Меня интересует сотрудничество.»
Сердце рванулось от удачи. Фортуна не просто улыбалась — она распахнула объятия! «Синьора маркиза, Елена будет вне себя от радости. Как и я. Обсудим детали завтра?»
«Завтра, — кивнула она с едва уловимой, но искренней улыбкой. — С удовольствием.»
Вечер тек, как хорошо смазанный механизм, наполненный смехом, музыкой, шелестом шелков. Луи, сияя как новогодняя елка, растворился в компании элегантной вдовы с глазами, полными обещаний, бросив на ходу: «Не жди к завтраку!». Я только покачал головой, улыбаясь. Но главным чудом вечера стала Катарина. Кто-то — возможно, сам Марко своей молчаливой волей, а может, Луи в порыве великодушия, или даже проницательная Изабелла — мягко ввели ее в орбиту общества. Гости, узнав вкратце ее историю (поданную тактично и без смакования ужасов), отнеслись к ней с потрясающей, почти материнской добротой и поддержкой. Дамы улыбались ей, как младшей сестре, мужчины говорили ободряющие, но ненавязчивые слова. Ни тени осуждения, ни капли высокомерия. Катарина сначала робко прижималась к стене, потом, подбадриваемая улыбками, начала расправлять плечи. Ее глаза, огромные и синие, сияли от нахлынувшего счастья и неверия. Она ловила каждый добрый взгляд, каждое ласковое слово, как умирающий от жажды — глоток чистой воды, бережно складывая эти мгновения в копилку своей новой жизни.
Когда последние гости, наполненные впечатлениями и вином, покинули палаццо, а последние аккорды музыки растаяли в ночи, Катарина подошла ко мне. Она не пыталась сдержать слез — они катились по ее щекам крупными, чистыми каплями, но это были слезы освобождающей, безудержной радости.
«Синьор граф… — голос ее срывался от переполнявших чувств, — это… это был…» Она не могла договорить, просто смотрела на меня, и в этом взгляде была вся благодарность мира, вся боль прошлого, растворенная в счастье настоящего.
Я положил руку ей на голову, легонько погладил по мягким, как шелк, волосам, как совсем еще ребенку. «Спокойной ночи, Катарина. Это только первый добрый вечер. Их будет много.»
Она кивнула, всхлипнула, улыбнулась сквозь слезы и быстро, словно боясь расплескать это счастье, скрылась в своей комнате, унося с собой отсвет праздника.
Я остался один в опустевшей гостиной. Тишина после многоголосого гула и музыки звенела в ушах. Аромат увядающих цветов и теплого воска от догорающих свечей висел в воздухе, сладкий и немного грустный. Фортуна была на нашей стороне: Дзено — сильный союзник; Изабелла — блестящая перспектива для Елены; контракт — прочный фундамент; Катарина — спасена и сегодня узнала вкус нормальной жизни; Луи… да, Луи был Луи, и в этом была своя надежная постоянность.
Но сквозь это глубокое удовлетворение, как ледяная игла, пронзила знакомая боль — тоска. Не просто грусть, а физическое сжатие сердца, холодное и неумолимое. Я подошел к высокому окну, уперся лбом в прохладное стекло. Внизу темные воды канала тускло отражали редкие звезды. Елена.
Образ жены встал передо мной с мучительной, почти болезненной яркостью. Ее смех, звонкий и заразительный; тепло ее руки в моей; капризная ямочка на щеке, когда она улыбалась; неповторимый, созданный ею же аромат — смесь лаванды, ванили и чего-то неуловимо-своего… Как же я скучал. Каждая победа, каждое одобрительное слово, каждый взгляд восхищения — все это было горьковатым пеплом без нее рядом. Я жаждал разделить с ней все: и триумф с Дзено, и азартные планы с Изабеллой, и даже эту трогательную радость Катарины. Хотел видеть, как ее глаза загорятся знакомым огоньком азарта при мысли о покорении венецианского рынка ее творениями. Хотел просто чувствовать ее рядом.
Я закрыл глаза, впитывая прохладу стекла. До возвращения в Париж, до ее крепких объятий, до нашего общего будущего… лежала пропасть времени и опасностей. Но этот вечер, этот вечер побед и явленной, осязаемой надежды, давал нечто важное — силу верить. Верить, что этот день настанет. Что она ждет. И что свет в ее окне будет гореть для меня.
Глава 21: Контракт, сын и забытая змея
Кабинет Изабеллы Фоскарини дышал прохладой, властью и дорогим пергаментом. Контракт лежал между нами на столе из черного дерева — изящный, лаконичный и неожиданно… жесткий. Я пробегал глазами пункты, и чувство глубокой признательности смешивалось с удивлением.