Горечь, острая и знакомая, подкатила к горлу. Я зажмурился, отчаянно пытаясь вызвать ее образ во всех, до мельчайших, деталях: как солнечные зайчики пляшут в ее каштановых волосах, как смешные морщинки лучатся у глаз, когда она смеется, как губы шевелятся, когда она что-то увлеченно, с горящими глазами, рассказывает… Но сильнее всего, настойчивее, врезалось другое. Ресторан «Облако». 2025 год. Тусклый желтый свет, назойливый звон посуды, терпкий запах кофе. И она. Сидящая напротив за столиком у мутного окна. Совсем другая, но… неоспоримо, безошибочно — та самая. Сердце тогда сжалось странной, мучительной болью, как от укола ностальгии по чему-то, чего еще не было. Я не разглядел. Не подошел. Не понял, что это — моя судьба, мой воздух, мой смысл, явившийся на миг в чужом, холодном времени. Идиот! — мысль ударила молотом по вискам, заставив сглотнуть ком. Надо было схватить ее тогда же! Утащить, спрятать, сделать своей навсегда, вопреки всему! Но я проморгал. И теперь мы здесь, в этом проклятом, вонючем XVIII веке, разлученные по прихоти мелкого, мстительного тирана, возомнившего себя богом. Несправедливость клокотала во мне черной, вязкой лавой.
О, как я жаждал сейчас старого, доброго сотового телефона! Хоть бы услышать ее голос. Сонный, хрипловатый или взволнованный — неважно. Просто услышать: «Лео?» А лучше — видеозвонок. Увидеть ее лицо, пусть даже пиксельное на экране. Убедиться, что она дышит, что улыбается сквозь тревогу, что ждет… Но здесь… Ничего. Абсолютная, оглушающая тишина. Разлука — это черная дыра, засасывающая звуки, образы, саму жизнь. Я был замурован в каменном мешке прошлого, и единственная ниточка — это ненадежная, медленная почта, проходящая через десятки таких же, как я, заложников интриг и предателей. Четыре месяца молчания. А может и больше. Эта мысль сводила с ума, выедая мозг.
Сборы прошли как в густом, сером тумане. Камзол, плащ, шпага — все надевалось моими руками на автомате, без мысли. Вещи укладывали слуги. Я лишь сжимал в кармане платок — мой якорь, мою пытку. Пахнущий жасмином и запекшейся кровью от моих вчерашних, впившихся в ладонь ногтей. Карета мерно тряслась по дороге к причалу, а я видел не мелькающие за грязным стеклом поля, а ее глаза в тот последний миг. Полные любви и бездонной веры. «Ты вернешься.» Это был не вопрос. Это был приказ моего сердца.
Причал оглушил гомоном, дикими криками матросов, скрежетом лебедок и едким коктейлем запахов: деготь, соль, гниющая тина и пот. Корабль — «Морская Ласточка» — казался жалкой щепкой на фоне безбрежной, свинцово-серой стихии. Последние тюки швыряли на борт. Я стоял в стороне, пытаясь наблюдать за суетой, вцепиться хоть в какую-то видимость действия, чтобы заглушить рвущуюся наружу тоску. Рядом, как назойливая муха, вертелся Луи де Клермон, сияющий свежестью и безмятежностью новенького луидора. Его нелепый, вычурный костюм кричал среди грубой робы матросов.
«Ну что, граф, в путь-дорогу, к приключениям!» — Луи щелкнул языком, подбоченясь с нарочитой небрежностью. Его взгляд, наглый и оценивающий, скользнул по мне, и на губах заиграла язвительная усмешка. — «А ведь не прошло и двух ночей после вашей… э-э-э… блистательной свадьбы, как вы уже сбежали от своей… ледяной маркизы.» Он фыркнул, презрительно сморщив нос. «Неужто так холодна в постели, ваша драгоценная? Не смогли разжечь в ней хоть искорку? Жаль, что не мне досталась такая диковинка. Поверьте, я бы знал, как ее… разогреть! У меня талант растопить даже самую строптив…»
ВСЕ.
Весь шум причала — грохот, крики, плеск волн — схлопнулся в одно мгновение. В ушах остался только высокий, звенящий вой пустоты. Я не думал. Не кричал. Просто развернулся. Весь накопившийся за эти сутки ад — боль разлуки, ярость от несправедливости, бессилие, леденящий страх за нее — сконцентрировался в кулаке. В кулаке, который со всей моей нечеловеческой силой, со свистом рассекая воздух, врезался прямо в центр этого наглого, самодовольного лица.
ХРУСТ.
Звук был отвратительный, влажный, как будто кто-то раздавил спелый гранат. Не крик. Не стон. Просто хруст ломающегося хряща и кости. Луи даже не ахнул. Его красивые, наглые глаза округлились до предела, застыв в немом, абсолютном шоке. Тело на миг зависло, словно марионетка с перерезанными нитями, а потом рухнуло на грязные, вонючие доски причала, как мешок с костями. Алая, почти черная в сером свете кровь мгновенно хлынула из его расплющенного носа, заливая кружевные манжеты, щегольской камзол, заплетаясь в светлые волосы.