Он отхлебнул кофе с коньяком, зажмурился от удовольствия, а потом начал. Его рассказ был грубым, лаконичным, как удары кулаком.
«Показал ему жизнь, Лео. Ту самую, которую он топтал каблуками своих шелковых туфель. Начали с «Золотого осла» — притон у старых доков. Там… — он махнул рукой, — грязь, вонь, пьяные морды. Поставил его в угол. Пусть смотрит. Потом началась драка. Из-за девчонки, лет тринадцати, не больше. Ее тащили в боковую, она орала как резаная. Наш Оттавио… — Луи усмехнулся, — сначала сжался. Потом вдруг как заорет: «Оставьте ее!» Ну, ему, естественно, тут же съездили по роже. Я встрял. Пришлось пару рож проучить. Вытащили девчонку. Она вся в синяках, трясется. Оттавио на нее смотрит… а у нее глаза — как у затравленного зверька.»
Я кивнул, холодок пробежал по спине. Луи продолжил, его голос стал жестче.
«Потом пошли дальше. К «Серебряному угрю». Там уже посерьёзнее. Торгуют… всем. Живым товаром тоже. Видели, как старикашка-торгаш тыкал палкой в клетку… а там двое ребятишек. Голодные, перепуганные. Говорит: «Крепкие, работать в рудники сгодятся. Дешево отдам». Оттавио стошнило прямо там. А потом… потом была набережная Морозини. Там… — Луи замолчал, его лицо на мгновение стало каменным, — нашли тело. Мальчишки. Лет пятнадцати. Перерезанное горло. Выброшенное, как мусор. Рядом с ним сидела девчонка… больная, в лохмотьях. Плакала. Кто-то из местных бродяг сказал, что ее продали за грош, а мальчишка пытался за нее заступиться…»
Луи выпил остатки кофе одним глотком. «Вот тогда его и переклинило окончательно. Он начал орать. Плакать. Потом замолчал. Стал как тень. Я его поволок дальше. Показал, где голодные старики гниют заживо. Где матери продают себя за кусок хлеба детям. Где пьяницы в дерьме спят. Всю эту клоаку, Лео. Весь этот ад, который существует пока такие, как он, — Луи ткнул пальцем в сторону комнаты Оттавио, — считают людей вещами.»
Он замолчал, переводя дух. Его глаза горели. «Потом мы попали в переделку у «Рыжей кошки». Пьяные матросы полезли драться. Я встрял, он попытался… что-то сделать. Получил еще. Но уже не скулил. Просто… смотрел. А потом мы пили самое дешевое пойло в самой вонючей таверне. И он плакал. И спрашивал: «Как жить с этим? Как я теперь могу жить?» — Луи хмыкнул. — Вот тогда я ему и сказал: «Начинай с малого. С «прости». И будь готов пахать, как вол, чтобы хоть каплю грязи смыть со своей души». И он… согласился.»
Я смотрел на Луи. На этого человека, который еще недавно был для меня легкомысленным повесой, а теперь… Теперь он был другим. Сильным. Решительным. Жестоким, когда нужно. Но — справедливым. И главное — понявшим. По-настоящему.
«Луи… — начал я, и мой голос дрогнул от искреннего уважения. — Это было… жестоко. Опасно. Но… чертовски эффективно. И правильно. Ты сделал то, что я, возможно, не смог бы. Ты… молодец. Честное слово.»
Луи замер. Он явно не ожидал такой прямой похвалы. Его щеки слегка порозовели под щетиной и грязью, которую он не отмыл до конца. Он опустил взгляд на свою чашку, потом поднял на меня. И вдруг его лицо озарила самая широкая, самая беззаботная, по-детски радостная улыбка. Во все его тридцать два зуба. Как в старые, добрые времена, но теперь — с новым смыслом.
«Правда? — пробормотал он, вдруг смутившись. Он отхлебнул кофе, чтобы скрыть это непривычное чувство. Потом наклонился ко мне через стол, понизив голос до конспиративного шепота, но в глазах его горел азарт. — Знаешь, Лео… Я тут подумал… Надеюсь, что теперь… теперь про нас будут легенды другие складывать. А? Не про то, как мы по борделям да кабакам шастали… А про то… ну, знаешь… — он смущенно мотнул головой, — про то, как мы… ну… людей спасали. Мерзавцев в людей превращали. Как добропорядочные… гм… ну, не святые, конечно, но… благородные господа!» Он выпалил это последнее слово и засмеялся, но в смехе этом была надежда. Искренняя, горячая надежда на то, что их дружба, их новая жизнь, только начинается. И что она будет куда ярче старых, пьяных легенд.
Я рассмеялся в ответ, глядя на этого большого, грязного, храброго ребенка, который вдруг нашел свое настоящее призвание.
«Добропорядочные господа, ага, — улыбнулся я. — Звучит… непривычно. Но чертовски интересно. Договорились, Луи. Пишем новые легенды. Начинаем прямо сейчас. Завтрак закончен? Пойдем к Марко. Надо обсудить один визит… в гнездо змеи.»
Глаза Луи загорелись новым, уже знакомым мне огнем — огнем азарта и готовности к действию. Он отшвырнул салфетку. «Пойдем, граф! Рассказывай!»
И в этот момент, глядя на его решительное лицо, я понял: какой бы ад мы ни увидели в резиденции Брагадина, мы пройдем его вместе. И выйдем победителями. Потому что теперь за моей спиной был не просто Луи де Клермон, повеса. А Луи де Клермон, друг. И это меняло все.