– Не особенно, – ответила я и забрала фотоаппарат. Повесив ремешок на шею, взяла свое сокровище в руки и протяжно выдохнула. – Предпочитаю смотреть в объектив, – пояснила я. На мгновение сфокусировалась на лице парня, а потом отвела фотоаппарат вправо и запечатлела бариста за работой. Затем показала парню фотографию на экране. – Лучше, когда люди не знают, что ты на них смотришь. Тогда получается настоящая фотография. А значит, самая лучшая.
– А что, если они знают, что ты смотришь? – Парень оказался очень близко ко мне, и, хотя говорил он еле слышно, я разобрала каждое слово.
Глубоко вдохнув, я мысленно досчитала до трех, чтобы набраться храбрости. Потом отступила и сфокусировалась на парне. Он наклонился и пристально посмотрел в объектив, но теперь мое волнение поубавилось. Я видела всего лишь объект. Трижды нажав на кнопку, я отстранилась, чтобы оценить свою работу. Таких хороших снимков у меня не получалось уже давненько.
– Эти тоже могут быть красивыми, – наконец ответила я ему.
Губы парня изогнулись в улыбке, но ответить он не успел – бариста выполнила его заказ.
– Вот, один латте с соевым молоком, – сказала женщина, передавая кофе. – Сахар там, если нужен.
– Спасибо, – поблагодарил парень женщину, но даже не взглянул на нее.
Так и не сводя с меня глаз, он протянул руку и взял свой кофе. Наконец, спустя три долгие секунды, он повернулся и направился к сахарозаменителю и палочкам для размешивания.
– Простите за ожидание, – продолжила бариста. – Что будете заказывать? – Я тупо смотрела на нее, приоткрыв рот, ведь совершенно забыла, почему вообще стою в «Старбаксе». – Девушка? – подстегнула женщина.
– Точно, – опомнилась я, заправляя выпавшую прядь волос за ухо. – Мм… можно мне большой стакан обычного кофе и высокий ореховый макиато?
– Что-нибудь еще?
– Нет, спасибо.
Женщина нажала несколько кнопок на кассовом аппарате:
– С вас восемь девяносто восемь.
Я достала из сумки кошелек и начала искать десятку.
– Я знаю, у меня где-то здесь есть наличка… – пробормотала я.
Мне не хотелось бежать к машине – это было бы ужасно неловко, – но я смогла найти лишь карточку, которой было разрешено пользоваться только в экстренных случаях.
– Я заплачу. – Парень кинул двадцатку на стойку и подмигнул.
Я посмотрела на него, потом на деньги, и кредитка выскользнула из рук.
– Черт! – Я поторопилась поднять ее, но парень меня опередил. Только прежде, чем вернуть мне, перевернул кредитку и прочел мое имя. – Вот, держи, – улыбнулся он, протягивая мне карточку.
– Мм… спасибо.
– Приятно было познакомиться, Стелла Самюэль. – Уголок рта парня изогнулся в улыбке, когда он произнес мое имя. – Желаю хорошо провести время в галерее.
Затем он развернулся и вышел из кофейни. А я стояла на месте и долго смотрела на захлопнувшуюся дверь.
– Вот, пожалуйста, дорогая. Большой стакан обычного кофе и высокий ореховый макиато. – Бариста пододвинула стаканы ко мне. – Твой друг оставил сдачу. Заберешь?
– Оставьте себе, – ответила я, не удосужившись повернуться к ней.
Просто схватила стаканы и выбежала на улицу, желая узнать имя парня, но его уже и след простыл.
– Почему так долго? – спросил Дрю, когда я наконец села в машину.
– Ну, знаешь, соевое молоко, фотоаппарат… – выпалила я. Все мои мысли занимал этот парень.
Дрю поперхнулся кофе:
– Ты разлила соевое молоко на свой фотоаппарат?
– А? – Я сосредоточилась на брате и только тогда поняла, о чем он спрашивал. – Ох нет! Не важно, ерунда.
Дрю посмотрел на меня долгим взглядом и покачал головой:
– Пей кофе. Похоже, он тебе необходим.
– Как же там круто! – воскликнула я, когда мы с Дрю вышли из галереи Бьянки.
Теперь я чувствовала, что меня распирает энергия, которой с лихвой хватит, чтобы пройти пять кварталов до радиостанции, где проходила автограф-сессия.
– Я бы скорее использовал другое слово, – ответил Дрю.
– Ой, перестань! – Я подтолкнула его плечом. – Ты разве не чувствуешь вдохновение?
– Не особенно. Мы все утро пялились на кучу фотографий на стене.
Знакомый разговор. Я пережила подобный опыт с каждым членом нашей семьи, когда показывала им новые снимки Бьянки, по которым сходила с ума. Никто из родственников не оценил ее фотографии, и я научилась игнорировать их незаинтересованность. Мама всегда обвиняла свою сестру, мою тетю Дон, в моем «художественном высокомерии», когда я с воодушевлением рассказывала об определенной фотографии и пыталась объяснить заложенную в ней концепцию.