— Что? Что я хочу?
— Думал, вы хотите спать. Больше не хотите?
— Я…
— Или вы вначале предпочли бы поцелуй? Считайте это моей платой за то, что вы дали мне ответ на эту сложную арифметику.
— Нет, я не хочу.
— Лгунья.
— Лгунья, — повторил Иоанн Креститель. — Нет сомнений, вы хотели бы, чтобы я спала обнаженной, мистер Монтана.
Смеясь, Роман откинулся на спину, чтобы поглядеть на ночное небо.
Теодосия наблюдала за игрой света в его волосах, струящихся вдоль белого ствола березы у него за спиной. Он расстегнул рубашку; ее широкий вырез открыл ей дразнящий вид его мускулистой груди. Лунные лучики плясали и на его гладкой смуглой коже.
— Если вы закончили изучать мою грудь, мисс Уорт, взгляните вон на ту звезду. — Он указал на небо.
Теодосия быстро отыскала указанную им звезду.
— Интересно, почему она намного ярче, чем другие? — вслух размышлял Роман. — Не напоминает ли вам одну песенку?
— О какой песне вы говорите, мистер Монтана?
— Вы знаете, песенка про звезду. Она звучит примерно… э, не могу вспомнить мотив, но слова там такие… «Ярче, звездочка, свети, нам с тобою по пути. Ты, высоко над землей, освещаешь путь домой».
Она задумалась над тем, что его воспоминания о песне были такими смутными.
— Откуда вы знаете песню?
Он нахмурился. Должно быть, отец пел ее. Никто другой в его жизни не мог сделать для него такое.
— Я просто всегда знал ее, — уклонился он.
— Понятно.
Был, по крайней мере, один человек в его детстве, который проявлял к нему доброту, размышляла Теодосия. Кто-то, кто не пожалел времени, чтобы разучить с ним песню. И кто бы он ни был, Роман пробыл с ним недолго, иначе его воспоминания были бы ярче.
Что-то потянуло ее за сердце, когда она подумала, каким печальным и одиноким, очевидно, было его детство.
— Только не начинайте, — предостерег ее Роман, заметив выражение глубокой задумчивости на ее лице. — Что бы вы ни пытались разгадать во мне, держите это при себе.
Она подобрала несколько камешков, которые он ей бросил, и стала перекатывать их между пальцами.
— Очень хорошо. Что бы вы хотели обсудить вместо этого?
Он выбрал безобидную тему.
— Мы говорили о звезде.
— Нет, мы говорили о песне. Вы знаете ее мотив? — Она стряхнула листок, который спланировал ей на волосы. — Я никогда не слышала, чтобы это стихотворение пели, но читала его. Это стихотворение для детей, написанное Энн и Джейн Тейлор в 1806 году, и, должна сказать, нахожу его бессмысленным уже потому, что звезда, как таковая, не может освещать путь. Одного ее света совершенно недостаточно, чтобы освещать дорогу путнику. В ночное время землю освещает свет луны, которая фактически во много раз меньше подавляющего числа звезд, свет которых доходит до нас, но она кажется нам крупнее и ярче, поскольку расположена неизмеримо ближе, чем вышеупомянутые небесные тела, являющиеся шарообразными скоплениями раскаленного газа, который светится своим собственным светом. Он игнорировал ее научное объяснение и продолжал смотреть на звезду.
— Знаете, на такие яркие звезды, как эта, можно загадывать желание. — Он решил, что отец рассказал ему и о загадывании желаний.
— Желания? — повторила про себя Теодосия. Она еще раз взглянула на звезду. — Яркость звезд определяется их величиной, способ, дошедший до нас из классической древности. Звезда первой величины в два с половиной раза ярче звезды второй величины, которая, в свою очередь, в два с половиной раза ярче звезды третьей величины…
— Мисс Уорт?
Она оторвала взгляд от звезды и посмотрела на него.
— Так как насчет загадывания желания?
— Желания, мистер Монтана?
— Разве вы никогда не загадывали на звезду? Она легла на свою каменистую постель.
— Я верю тому, что говорит об этом Джон Адаме: «Факты — упрямые вещи; каковы бы ни были наши желания, наши намерения или веления страстей, они не могут изменить состояние фактов или свидетельств».
Роман поднял сухую веточку, почертил ее концом на земле, затем отбросил в тень.
— Да? Что же, позвольте сказать, что я думаю о вашем мистере Джоне Адамсе. Не он составляет мне компанию, когда я скачу ночами по бесконечным дорогам. Он не предлагает ничего, что можно посчитать, когда я не могу уснуть. Не на него приходится смотреть, когда хочется увидеть что-то, что могло бы отвлечь от тревог дня. И кому, черт возьми, какое дело до того, что этот Джон Адаме говорит о загадывании желаний? Если бы он больше загадывал их, может, стал бы первым президентом, а не вторым.