В тот тоскливый день, когда до окончания летних школьных каникул оставалась всего одна неделя, тучи сошлись в поселке Серебристая Чаща. Темные, мрачные тучи. Их нагнал ветер с каких-то далёких злых гор, где днём и ночью воют волки и кличут беду. С самого утра Людмила ощущала на себе тяжесть этого дня. Она все списывала на перепады давления, на магнитные бури, на что угодно, только не на злой рок, который решил нанести в тот день свой завершающий удар. Утром они с мужем встали как всегда засветло. Казалось, что ещё ночь. Людмила была жаворонком, и ранний подъем ее бодрил. Николай, наоборот, любил засиживаться до полуночи, а утром еле держал глаза открытыми. Хоть спички вставляй. По молодости Людмила злилась на него, что он может спать до обеда. Она все дела переделает, детей умоет, накормит, суп приготовит, а он, знай себе, храпит на весь дом, спит сном богатырским. Людмила была несдержанной, и не добудившись мужа, поливала ему на лицо холодной водой из графина. Иногда просто брызгала. Пока они были молодыми супругами, Николая это совсем не злило. Он просыпался, смеялся, так же громко, как и храпел, бегал за Людой, чтобы ущипнуть ее в отместку. Потом они стали старше, и Николая уже не веселило неожиданное и довольно неприятное пробуждение. Как-то раз Людмила будила его по старинке, холодной водой из графина, а Николай вскочил и схватил ее больно за птичье запястье. Людмила взвизгнула и начала причитать, что он ее бьёт, и как ему не стыдно. С тех пор Николай избегал хватать Людмилу за запястья и, вообще, делать что-то такое, что она могла расценить как нападение. Хотя ему иной раз очень хотелось хоть как-то на нее воздействовать и приструнить. Людмила ещё тогда подумала, что муж охладел к ней. Она не сильно горевала. Никто ещё на пятом или десятом году брака не может сохранить свежести чувств. Сказки это для юных девушек. Она женщина мудрая и взрослая. Ну, охладел. Проблема-то в чем? Уж лучше такой муж пусть будет у нее. Спокойный, надёжный увалень. Не нужно ей такого, как у учительницы, например. Пусть он и побогаче будет, но ведь все знают, какой он грубый, все знают, что жена его синяки пудрит перед уроками. Сейчас-то муж ее уже пожилой человек, наверняка, перестал важничать, но по молодости, что было! Разве можно такое забыть? Она, Людмила, не смогла бы продолжать жить с тем, кого боится. Николая, даже пьяного, даже сердитого, голодного, любого она никогда не боялась. Если он позволял себе лишку, то сам бывал скорее бит. Бит своей маловесной тщедушной женушкой.
Маргоша ехала в электричке с Олегом, как она надеялась в последний раз в этом году хотя бы. Уже чужой посёлок для нее и для сына оставался тоскливым пунктом назначения. Олег особенно не просился ехать с ней. Можно сказать, что она сама настояла. Дескать, надо бы попрощаться с отцом. Дескать, Олег его долго не увидит. В итоге, он сидел перед ней на противоположной скамье, и только зрачки его глаз, быстро перебегающие с мелькающих домов и деревьев, свидетельствовали о том, что он живой. Олег отчего-то напоминал Маргарите Васильевне воробышка, нахохленного от капель дождя. Она хотела обнять его крепко-крепко, чтобы он почувствовал себя защищённым. Не хочется ему в Серебристую Чащу. Маргоша зачем-то обула узкие туфли и теперь пальцы сводило на ногах. Пришлось снять туфли. Сразу облегчение охватило, как будто вырвалась на свободу из тюрьмы. Тьфу-тьфу, отчего такое сравнение вдруг!