– Пора искать укрытие, – сказал он. – Надо сохранить продукты сухими, если разразится гроза.
– Чуть впереди есть пещера, где я прятала вас от индейцев.
– Вот и отлично.
Снежные бури сменились весенними стихиями, приносящими на равнины смерчи и наводнения. Коултер и не предполагал, что температура поднимется так быстро, что начнут таять снега. Странная погода для марта.
Не успели они доехать до поворота и начать подъем, как поднялся шквальный ветер и все вокруг потемнело. За три ходки вверх они подняли все продукты в пещеру.
– Поищите что-нибудь для костра, пока не начался дождь. А я позабочусь о лошадях.
– Ниже есть навес. Заведите их туда, там они будут в безопасности. Только закройте им глаза.
Сабрина спешила набрать веток и сучьев. Она втащила даже несколько сухих стволов в пещеру. Дождь начался как раз, когда она вернулась с очередной охапкой хвороста.
Она достала из свертка драгоценные спички и начала разводить костер у входа, загораживая огонек от ветра рукой. Но ветки и трава все же были влажными.
Жаль было тратить еще одну спичку. Сабрина стала лихорадочно искать что-нибудь сухое. И тут ока вспомнила старый индейский способ: отрезала охотничьим ножом прядь волос и подожгла. Огонь тут же, потрескивая, разгорелся. Она расстелила постели, отыскала кофейник и набрала воды, которая в изобилии лила с небес. Коултер придет мокрым и замерзшим, так что лучше заварить кофе из новых запасов и покрепче.
Затем Сабрина смешала немного муки с дождевой водой и вылила на сковородку, пристроив ее на углях. Конечно, лепешка будет твердой как камень, но все же утолит голод.
Секунду спустя в пещеру вошел Коултер и так и застыл.
– Какого дьявола? – взревел он.
– В чем дело? Плохой костер?
– Что случилось с вашими волосами?
– А-а, вот вы о чем. Просто я прядью разожгла костер. Старый индейский способ. Меня научила Рэйвен.
Он продолжал молча разглядывать ее. Волосы струятся по плечам, словно языки пламени, и никак не отвести взгляда от этого пожара. Неожиданно она показалась и моложе, и неувереннее, и женственнее.
– Устроили лошадей?
– Да, только пришлось бросить эту сумку с шестами на дороге, больно громоздкая. Неужели они действительно делают их из желудков опоссумов?
– Не знаю. Но они любят подвязывать запасы на шесты и перетаскивают так абсолютно все: и палатки, и детей. До того как у них появились лошади, тяжести перевозили собаки.
– Хорошее место. Дождик смоет все следы. И мы так высоко, что увидим и услышим любого, кто рискнет подойти.
Коултер придвинулся к огню. Его начинала бить мелкая дрожь, но совсем не холод был этому причиной. Сняв шляпу, он стряхнул воду.
– Вы совсем промокли. Снимите пиджак и дайте мне. Я повешу его на этот камень, пусть сохнет.
Коултер чуть замешкался, снимая перчатки и ледяными пальцами расстегивая пиджак. Он набросил его на большой валун, а Сабрина развернула одно из одеял.
– Сядьте к огню и погрейтесь.
Сколько времени прошло, как они выехали с фактории, а он то и дело вспоминал, как она сказала: «Это мой муж». Ей-то ведь ничего не угрожало, значит, она пыталась спасти его. Вот и представила его мужем, на поиски которого отправилась когда-то.
– А вы? Вы тоже промокли.
И правда, а она даже не заметила, что сидит в мокром пальто и дрожит. Сабрина сняла пальто и повесила на камень.
Нагрев одеяло у огня, Коултер накинул его на плечи Сабрины. Сам укутался в другое и сел рядом с ней.
– О, кажется, я чую запах кофе!
– Жаль, что к кофе у нас только жесткая лепешка.
Схватившись за ручку сковороды, она ругнулась и выронила ее. Коултер, все еще державший перчатки в руке, подхватил сковороду и отодвинул ее от огня. Подняв крышку, потянул носом.
– У-у, пища богов. Это уже готово?
– Пока нет. Переверните лепешку. Через несколько минут все будет готово.
– Ну а теперь посмотрим вашу руку.
– Ерунда. Так, чуть покраснела кожа.
– Сабрина, дайте мне взглянуть.
Она разжала ладонь. От бывших окровавленных мозолей остались шрамы, но ранки затянулись новой розоватой кожей. Капитан долго смотрел на ладошку.
– Когда я был маленьким, мама обычно целовала мои раны, и они быстро заживали.
– Раны? У вас?
– Да. Мой отец был очень строгим. И если я шалил, что случалось очень часто, то мне попадало. Иногда – пороли.
– Неужели?!
– Что «неужели», что мама целовала? Или то, что пороли?
– Нет, неужели после наказания вы становились пай-мальчиком. Сомневаюсь, что вы прекращали проказничать.
– Вы правы. Со мной все было не просто. Я упрямо проказничал, даже зная, что все кончится скверно. Но стоило мне чего-то захотеть… А вы никогда не совершали чего-то, заранее зная, что это глупость?