— Мы слышали сплошную ложь. Все, что мы слышали, — ложь!
— Давайте забудем, — вмешался Стиллман. — Все это не имеет никакого значения. Давайте прямо к делу. Суть в том, и доктор Шейн это знает, протокол стал трудной проблемой.
— Я это знаю? — выпалил Шейн.
— Извините, доктору Шейну следовало бы знать. — Он злобно посмотрел на коллегу. — Но, возможно, как человек, который позволил группе некомпетентных молодых врачей властвовать над жизнью и смертью нескольких женщин, он действительно и не знает.
Шейн посмотрел на него.
— В результате, — продолжал Стиллман, — разыгралась трагедия. — Он посмотрел в лицо своему противнику и указал на пустой стул у стола. — У меня к вам очень простой вопрос: вы действительно собираетесь продолжать защищать этих людей и их курс?
— У курса есть заслуги, Стиллман, — сказал Шейн, но уже с меньшей горячностью.
— И это ваш ответ? Значит, вы публично признаете ответственность за любую следующую смерть в результате лечения?
Шейн продолжал стоять, а его лицо отражало нарастающий гнев.
— Ну что ж, мы ждем, — нажимал Ларсен, с явным удовольствием впившись в жертву. Это заметили все. — Я должен сказать, что мы готовы пригласить и доктора Маркелла, услышать его точку зрения.
Шейн еще немного помолчал. Но потом выругался:
— Вашу мать, этот протокол, черт бы его побрал, лопнул.
Стиллман засиял.
— Может, вы потрудитесь развить вашу мысль?
Шейн посмотрел на него.
— Вы хотите, чтобы я все это произнес? Ладно. Этот молокосос Логан взялся за дело, которое ему не по зубам. — В мгновение ока Шейна как будто подменили. Решительность сменилась трусостью. — У Логана есть кое-какой талант, но он слишком самонадеян и не умеет слушать. Поэтому идет на глупый риск.
— Значит, мы все сошлись во мнении. — Голос Стиллмана звучал ровно. Он кивнул на стул. — Я ценю, что вы с нами. Пожалуйста, садитесь.
Логан и Сабрина как приговоренные посмотрели друг на друга, когда Шейн усаживался за стол.
— Вы трое можете уйти, — сказал Ларсен группе соединения Q.
Письма, которые в тот вечер получили Логан и Сабрина, были совершенно идентичны.
«Сообщаем вам, что действие вашего контракта с Американским институтом рака теряет сипу тотчас по получении сего уведомления».
— Ты знаешь, может, тебя можно было бы вытащить из всего этого, — вздохнул Логан.
Он внимательно наблюдал за реакцией Сабрины. Глядя в сторону бара, она, казалось, не слышала его.
— В каком-то смысле перемены мне пойдут на пользу. В больнице Регины Елены серьезная онкология.
— Они же хотят разделаться со мной, — продолжал Логан. — Если я возьму на себя всю ответственность, Стиллман и Ларсен разрешат тебе остаться в институте.
Она через стол посмотрела на Логана широко открытыми глазами.
— А почему? Почему я должна изображать, будто я не делала того, что делала? Почему я должна хотеть остаться?
Логан понял, и слишком поздно, что он ее недооценивал. Ему хотелось, чтобы она почувствовала трогательность его слов. Но она оставалась такой хладнокровной, что он готов был пожалеть о сказанном.
Хуже всего было то — но никто из них не хотел об этом говорить, — что они больше не будут рядом. Институт был их общей территорией. А если Сабрина уйдет из института, то за пределами своей Италии не найдет работу такого уровня. И между ними ляжет океан.
Логан глотнул «мартини». Впервые в этом году он заказал что-то покрепче вина.
— Не знаю, — покачал он головой. — Я думал, надо было так сказать.
— Нет. Не надо было так говорить. — Она протянула руку через стол. — Но я понимаю. Спасибо.
Он уже заметил, как для самозащиты она старалась отдалиться от него. Наверное, и ему стоило сделать то же.
— По крайней мере, в Регине Елене, — сказала Сабрина, — дали понять, что не прочь взять меня. Конечно, в Италии нет такого оборудования, как у вас, но там ценят людей.
— Когда они хотят, чтобы ты приступила?
— В конце октября. Но мне надо поскорее уехать. — Она тут же отвела глаза. — Чем скорее я уеду, тем лучше.
— Ты права.
— А ты, Логан?
Он пожал плечами.
— Еще не знаю.
— А ты не можешь вернуться назад в Клермонт?
— Нет, ни в коем случае. Ты когда-нибудь слышала выражение — из огня да в полымя? — Он помолчал. — Я думаю, на время мне стоит поехать домой и все обдумать.