— А как звали вашу маму?
— Эмма. Правда, красивое имя?
Было ясно, что для нее это важно до сих пор.
— Очень.
— Она давала уроки игры на фортепиано. Вы это знали? Кстати, так они и встретились. Несмотря на свою занятость, отец решил учиться музыке. — Она рассмеялась. — Я знаю все до мелочей. Моя мама прислала свой дневник. Хотите посмотреть?
— Посмотрел бы.
Похоже, любые мелочи из жизни этой семьи его привлекали.
— В общем четыре тетрадки. Мама записывала буквально все. — Она подошла к стенному шкафу и открыла дверцу.
Следующие четверть часа он листал страницы, исписанные летящим почерком. Она следила за ним.
— Замечательно, — сказал наконец Логан, осторожно гладя тетрадь. — Какая ценность. — Он помолчал. — А ваш отец не вел дневник?
— Отец? — Она покачала головой. — У него не было времени.
— Я имею в виду рабочий дневник.
— Ах, ну, в общем-то, есть что-то вроде журнала.
Она встала и снова подошла к стенному шкафу.
— Я в нем ничего не могу понять. Цифры, буквы. — Она привстала на цыпочки и сняла коробку с доверху забитой полки. — Думаю, здесь. Да-да. Вот.
Она держала тетрадь, похожую на те, в которых Логан писал в школе.
— Я надеюсь, вы извините меня за беспорядок. Но я всегда нахожу то, что ищу.
Она подала ему тетрадь. Осторожно, точно археологическую ценность, Логан открыл ее. То, что он увидел на первой же странице, заставило его задрожать. Точная формула соединения, с которым работал Логан.
— Надеюсь, вы найдете здесь что-то полезное.
Логан листал страницы, пробегая глазами короткие записи — три-четыре на каждой. Некоторые сопровождались химическими формулами, комментариями и датами.
В записях отражалась эволюция размышлений блестящего ученого, по мере того как он пробирался к своей цели. Более двух десятилетий! Он решал такую сложную проблему, которую трудно было даже представить.
Возбужденный, со страхом, Логан заглянул в конец тетради. Последние страниц двадцать оказались пустыми, но на той, где кончались записи, значилось: «Соединение получено!»
Логан быстро перевел с немецкого: «Оно работает!» Стояла дата — 26 октября 1938 года. За две недели до страшной ночи погрома. Хрустальной ночи.
— Вы не против, если я возьму тетрадь? — спросил Логан, пытаясь сохранить внешнее спокойствие.
На ее лице появилась озабоченность.
— Но она мне очень дорога…
— Я понимаю. Конечно. — (Как бы ей объяснить?) — Просто я думаю, вы должны знать, что ваш отец проделал замечательную работу.
— Правда? — Она вся засветилась. — Приятно слышать.
— Мне на день или два. Снять копию.
Он стал рыться в пиджаке.
— Я оставлю вам свои права, кредитные карточки…
Она вдруг рассмеялась, расслабившись.
— Да не беспокойтесь. Возьмите. Я просто никогда не думала, что кто-то когда-то может этим заинтересоваться.
Любого другого подобная конфронтация испугала бы, но Сеф Шейн ею наслаждался. За долгие годы работы в институте у него никогда не было такой потрясающей возможности и, он уверен, никогда и не будет. Ему надо вытянуть из нее все, что можно.
— Слушай, Стиллман, — сказал он, входя в кабинет противника без объявления, — что-то давно тебя не видел.
Грегори Стиллман поднял глаза от листа бумаги и невольно усмехнулся.
— Черт побери, кто тебя сюда впустил?
— Да вот просто стало интересно, чем это ты занимаешься.
Он заметил, как Стиллман торопливо прикрыл рукой лист.
— Поговорим как коллега с коллегой.
— Убирайся к чертям! — Стиллман нажал кнопку селектора. — Марта! — Ответа не было. — Марта, черт тебя побери!
— Мне кажется, она внизу, в кафетерии, — невинно сообщил Шейн. — Я только что ее там видел. — Он сел. — Итак… Не хочешь ли сказать мне, над чем ты сейчас работаешь?
Стиллман поднялся.
— У меня нет настроения терпеть твои идиотские выходки, Шейн. — Он направился к нему. — Убирайся отсюда!
— Ну, может, конечно, это не тот вопрос, но я хочу тебе его задать. Кого ты сейчас лечишь соединением Q?
Стиллман остановился, теперь он был не столько зол, сколько сбит с толку.
— Что?
— Да вопрос-то простой. Я внизу посмотрел фармацевтические отчеты. Ты как будто взял пятнадцать граммов этого лекарства? Для кого?
— Естественно, для исследовательских целей. — Но Стиллман не сумел произнести это достаточно убедительно. — Я же никогда не отрицал, что оно как-то действует.
Шейн хмыкнул.
— Не держи меня за идиота, — посоветовал он, и его голос приобрел опасный оттенок. — Ты можешь делать что угодно, понял? Но не делай из меня дурака. Мы говорим о пятнадцати граммах. Скольким же ты мышам собирался ввести эту дозу? Сотням тысяч, что ли?