Петроний Лонг всегда говорил, что преторианцы в любом случае не способны поймать даже блоху.
Я задумался, где же в эти минуты находится сам Петроний Лонг…
Я лежал на спине. Я начал переваливаться на бок, раскачиваясь все больше и больше, пока, наконец, со стоном не перевернулся на живот. К рукам болезненно приливала кровь. Лицо было выпачкано в пыли, я для порядка выругался несколько раз, затем согнул ноги в коленях и схватился за лодыжки связанными руками.
После того, как эта пытка продолжалась несколько минут, удача для разнообразия оказалась на моей стороне. В результате яростных извиваний мне удалось высвободить нож, который я прятал в левом сапоге сзади. Я почувствовал, как он скатился по ноге и упал на пол.
Я снова выругался, с большим чувством, потом выпрямился с мучительной болью.
Я стал скользить по полу в поисках ножа. Когда я наконец его нашел, начались настоящие проблемы. Я извивался в сторону, затем наполовину опускался на спину, пока после нескольких отчаянных попыток мне не удалось схватить нож пальцами одной руки.
Вероятно, я смог бы перерезать веревку, связывающую лодыжки, не потеряв значительной части ноги, но поскольку я не был акробатом, это не приблизило бы меня к свободе, ведь руки оставались недоступными у меня за спиной. К счастью, люди, которые выносили слитки, так устали к концу работы, что оставили дверь не полностью закрытой. Извиваясь и то и дело обо что-то ударяясь, я смог найти ее по памяти. Мне также помогал сквозняк. Я вставил рукоятку ножа между дверью и косяком. Одним плечом я привалился к двери и принялся разрезать путы, сковывающие мои руки.
Эта хитрая игра закончилась победой Фалько и двумя порезанными запястьями.
Потребовалось много времени, несколько раз я был на грани апоплексического удара, но наконец мне удалось освободиться.
Глава 62
Шум триумфа стал тише, но все равно отвлекал, когда я вышел на поверхность.
Конечно, двор опустел, но я решил осмотреться. Я быстро его пересек и оказался у больших дверей, прислушался, ничего не услышал и украдкой проскользнул внутрь. Я оставался у двери, пока мои глаза привыкали к мерцающему туману из корицы.
Они все еще были здесь! Елена Юстина, приглушенный свет моей разбитой жизни, выглядела почти также измученно, как я себя чувствовал. Она сидела на каком-то тюке, по виду не пострадала, правда была связана. Причина того, что ее скользкий дядя еще не сбежал, сразу же стала очевидна: он забирал запасы ее первоклассных специй. Пертинакс был его партнером, поэтому, как я и предположил, Метон считал, что половина добра по праву принадлежит ему. Он поднял голову и заметил меня.
— Господин! Я не могу позволить вам обокрасть свою клиентку! — закричал я.
Елена мгновенно огляделась, и мы встретились взглядами. Между нами промелькнула искра, но это было только обоюдным укором любовников, словно боль, оттого что ее предали, грызла ее также сильно, как меня.
— О боги, Фалько, неужели ты никогда не сдаешься? — жалобно произнесла она.
У меня дрожали ноги, а пальцы стали липкими от крови. Одним глазом я неотрывно смотрел на ее дядю, а он — на меч, который лежал на бочонке на равном удалении от нас обоих. Можно было сразу же определить, к какому сословию принадлежит Метон, — по небрежному отношению к орудиям труда.
— Нет смысла лежать в темноте и ждать, пока какой-то негодяй не будет готов вонзить клинок мне между ребер…
Метон опустил на пол корзину с перечным зерном, которую наполнял ковшиком. Он увидел, что у меня в руке кинжал.
— Конечно, я использую слово «негодяй» обдуманно, после тщательного рассмотрения всех аспектов дела, — добавил я мягко.
Не отводя взгляда, я принялся расстегивать ремень. Я намотал его на левый кулак, а затем продемонстрировал Метону гагатовый браслет, который свисал с кожаной части.
— Вы кажетесь странно тоскующим по прошлому, господин! Возьмите вот эту вещь, к примеру. Драгоценность Сосии Камиллины…
Он напрягся. Я тихо задал вопрос:
— Зачем вы это взяли? Почему вы это хранили? Что это — чувство победы надо мной или жалость к ней? Трофей или на самом деле напоминание? — Он не ответил, и я бросил ему вызов:
— Или чувство вины? Публий Камилл Метон, ты убил собственного ребенка?!
Елена резко вдохнула воздух.
— Не будь дураком! — воскликнул Метон.
Я потряс их обоих. Произнеся это обвинение вслух, я потряс себя самого.
— Или ее убил Пертинакс? — заорал я, чтобы вымотать Метона. На самом деле я знал, кто это сделал.
— Нет, — тихо ответил он.
— Но ты убил его!
— Не говори глупостей! Это смешно… — я увидел, что он начинает сопротивляться. — Фалько, моя дочь погибла из-за твоего вмешательства…
Его перебила Елена, которая пришла в ярость и внезапно присоединилась ко мне.
— Не обвиняй шута за всю пантомиму!
— Твою дочь убил Домициан, — закипая от ярости и взвешивая каждое слово, сказал я. — Ты очень хорошо это знаешь. Возможно, ты был в ужасе, и я верю, что это так, но ты не мог ничего сказать, потому что это могло бы быть вменено тебе в вину. Ее убил Домициан. Его инициалы стоят на чернильнице, которую, как ты видел, я нашел в склепе. Домициан убил ее. Как я догадываюсь, он там был один. Он действовал поспешно после того, как понял, что она, скорее всего, узнала его лицо. Кто-то — он? Ты? Атий Пертинакс? — перенес ее тело из склепа сюда, вероятно, не ожидая, что тут появится стража с Авентина. Стража с Авентина и я…
Я услышал, как у меня перехватило горло.
— Марк! — воскликнула Елена.
Тогда я точно понял, что он мне врал. Я был абсолютно в этом уверен. Елена Юстина никогда не участвовала в заговоре.
Я перевел на нее взгляд. Публий начал движение.
— Кто нашел браслет? — этот предмет явно очаровал дядю Елены.
— Я нашла, дядя. Я нашла его сегодня у тебя дома. О, Юнона, в какую ярость ты меня приводишь! Ты думаешь, что другие люди абсолютно бесчувственны. Ты устроил похищение Сосии, твое имя значилось в письме, которое дядя Гай написал Веспасиану. Сегодня я видела, как ты спокойно стоял и позволял мне обвинять папу — папу, который двадцать лет покрывал твой позор! Моя тетя Элия Камиллина рассказала мне правду о твоей молодости в Вифинии, которая была слишком бурной и продолжалась слишком долго, чтобы считаться просто избытком чувств. Твоя публичная карьера в Мавретании окончилась слишком внезапно по причинам, которые никогда не объяснялись. Тебя высылали из одной провинции за другой, а теперь ты не можешь остаться и в Риме. Политические спекуляции, скандал в обществе, нарушение общественного порядка, бесчинства, подозрительные сделки, женщины, Сосия! Ее мать, жена назначенного, но еще не вступившего в должность консула, муж так некстати оказавшийся за границей. Ты предпочел бы, чтобы ребенка бросили в навозную кучу, но, как и всегда, к делу подключился порядочный отец. Жизнь отца была сплошным несчастьем, тебе даже удалось его обмануть, чтобы он согласился на мой брак с человеком, который ему так не нравился! А это тебе требовалось, чтобы убедить Пертинакса помогать в импорте серебра!
Я слышал ее крики и раньше, но никогда в них не было столько страсти, как сейчас.
— Ты считаешь, что никто не мог знать…
— Даже Сосия знала, — вставил я. — Твое имя включено в список, который она передала мне. В список, переданный простому информатору, Метон, твоим собственным ребенком!
Я не видел оснований сообщать ему, что Сосия стерла его имя.
Метон переводил взгляд с Елены Юстины на меня, затем тихо засмеялся, как никогда не делал раньше. На мгновение я увидел красоту, на которую обращал внимание раньше, во время похорон Сосии. Я понял, что когда он хотел и старался, он мог привлекать женщин.
— Отличная команда! — похвалил он нас.
Это было правдой. И мы всегда ею были. В этом деле мы сформировали истинное партнерство. И теперь мы вместе сражались с ним.