Антонио Фогаццаро
СЕРЕБРЯНОЕ РАСПЯТИЕ
— Кофе, синьора графиня, — сказала горничная.
Графиня не отвечала. Жалюзи были спущены, но в полутьме на белизне подушки все же можно было различить прелестную, склонившуюся набок головку спящей молодой женщины.
Горничная, подойдя с подносом к постели, повторила громче:
— Кофе, синьора графиня.
Графиня повернулась на спину и, не размыкая глаз, глубоко вздохнула.
— Приоткрой окно, — зевая, сказала она.
Девушка, по-прежнему держа в руках поднос, подошла к окну и, потянув за шнур жалюзи, нечаянно опрокинула пустую чашку, которая звякнула о блюдце.
— Тише! — вполголоса, но раздраженно бросила графиня. — Да что с тобой сегодня? О чем ты мечтаешь? Ты же разбудила мальчика!
Действительно, малыш проснулся в своей кроватке и заплакал.
Графиня приподняла голову, повернулась к кроватке и властно шепнула:
— Тс-с.
Ребенок сразу же затих и только время от времени жалобно всхлипывал.
— Уж этот мне кофе! — сказала синьора. — Ты была у графа? Да стой ты спокойно! Что это с тобой?
В самом деле, что случилось с горничной? Чашка, блюдце, сахарница, молочник, поднос так и ходили у нее в руках, словно своим дребезжанием хотели поведать о чем-то зловещем. Графиня подняла глаза.
— Что с тобой? — повторила она, опуская чашку.
Лицо горничной было искажено страхом, но и лицо ее госпожи выражало не меньший испуг и тревогу.
— Ничего, — ответила девушка, дрожа.
Графиня, как хищный зверь, изо всех сил стиснула ей руку.
— Говори, — приказала она.
В эту минуту над сеткой кроватки показалось хорошенькое личико мальчугана лет четырех, который молча прислушивался к разговору.
— Холера, синьора, — ответила горничная, еле сдерживая слезы, — холера.
Графиня, вся побелев, инстинктивно обернулась и увидела, что ее сын все слышал. Она спрыгнула с постели, поспешно приказала горничной замолчать, знаком велела ей выйти в соседнюю комнату и подбежала к кроватке.
Малыш снова расплакался, но она так целовала и ласкала его, так шутила и смеялась с ним, что слезы утихли. Затем графиня торопливо накинула халат и выбежала к горничной, плотно притворив за собой дверь.
— Боже мой, боже мой, — задыхаясь, произнесла она; горничная зарыдала. — Да тише ты, бога ради! Смотри не перепугай мальчика! Где это случилось?
— У нас, синьора. Это Роза, жена управляющего, — ответила девушка. — Ее схватило в полночь.
— О господи! А как она теперь?
— Умерла! Умерла полчаса назад.
Мальчуган заливался плачем и звал маму.
— Ступай, — сказала графиня, — поиграй с ним, развесели его, делай все, что он захочет. Успокойся, маленький! — крикнула она. — Я сейчас.
И побежала к мужу.
Графиня слепо и безумно боялась холеры. Только сына она любила еще более слепо и безумно. При первых же слухах об эпидемии она вместе с мужем немедленно уехала из города на свою виллу — великолепное имение, полученное ею в приданое, — надеясь, что холера не проникнет туда и в 1886 году, как не проникла раньше, в 1836-м. А теперь холера пробралась и к ней в виллу, на черную половину ее дома.
Непричесанная, без корсета, она вбежала в спальню мужа и прежде всего два раза неистово дернула колокольчик.
— Ты уже знаешь? — спросила она с расширенными от ужаса глазами.
Граф, который флегматично брился, обернулся с намыленной кисточкой в руке и, сделав растерянное лицо, спросил:
— Что?
— Ты не знаешь о Розе?
Граф, теперь уже с равнодушным видом, ответил:
— Ах да, конечно, знаю.
Если раньше он питал слабую надежду на то, что его супруге еще не известна участь Розы, то теперь решил успокоить графиню своей невозмутимостью. Не тут-то было! Прекрасные глаза синьоры сверкнули, лицо ее приняло выражение дикой ожесточенности.
— Ты знаешь, — воскликнула она, — и можешь думать о бритье! Да что ты за человек? Какой же ты отец? Какой ты муж?
— О господи… — начал граф, разводя руками.
Но прежде чем бедняга, намыленный до самых глаз и обмотанный полотенцем, успел вымолвить хотя бы еще одно слово, в дверь постучали и вошел камердинер.
Графиня приказала ему не впускать в дом никого из челяди и не выпускать слуг из дома на задний двор. Затем она распорядилась, чтобы через час кучер подал коляску, заложив в нее тех лошадей, которых укажет граф.
— Что ты задумала? — спросил тот, успев собраться с духом. — Ты преувеличиваешь опасность.
— Преувеличиваю? И ты смеешь это говорить? Я твоя раба во всем, но, когда дело идет о жизни, понимаешь, о жизни моего сына, я не подчиняюсь никому. Уехать немедленно — вот что я задумала. Прикажи закладывать.