тренировку в кабине самолета.
— Если сдаст мотор — прыгай с парашютом. На лес не садись. На днях сел на пашню — и то
перевернулся, рука и сейчас почти не действует.
Я улыбнулся, вспомнив один любопытный момент из Петиной летной биографии.
Как-то раз после вынужденного десятидневного перерыва Петя выпросил у командира звена
Алхимова разрешение слетать по кругу. Но шасси на взлете убрать не смог: левая рука не работала.
Получил нагоняй за то, что «забыл» убрать шасси, и разрешение на боевой вылет.
Взлетели с Алхимовым. И опять Пете никак не удавалось оттянуть на себя ручку уборки шасси
левой рукой. А командир встал на боевой курс. Злился Алхимов. Опять Вернигора шасси забыл убрать.
Не помогло и постукивание кулаком по лбу. Вернигора видел и понимал все жесты командира. Но не так-
то просто убрать шасси больной рукой. Только у самой линии фронта Петя зажал ногами ручку
управления, а правой рукой, еле дотянувшись, убрал шасси. Скорость заметно увеличилась.
Вернигора рассказал об этом только Токареву, а тот — мне. Дружба!
Через час закончили изучение кабины. Прилетели Николаев, Романенко и сразу пришли на наш
самолет.
— Ну, готов?
— Готов.
— Докладывай.
По порядку доложил назначение каждого рычажка, каждого прибора, кнопки. Петя одобрительно
кивал головой.
— Знаешь! — сказал Николаев.
— Можно выпустить в воздух, — добавил Романенко.
— Одна рулежка — и взлетай, — решил командир полка.
Через десять минут самолет в воздухе. В полете легко. Самолет беспрекословно слушается рулей.
Но впереди посадка. Первая посадка после длительного перерыва в полетах.
Пот градом льет по спине и лицу. Плохо виден аэродром. Но вот самолет уже бежит по ровной
площадке, и тормоза, как удила, резко сбавляют его бег.
Командир доволен:
— Ничего, еще один полет: сходишь на станцию Барыбино, оттуда — домой. Повнимательнее будь
на посадке.
Выпускает и тренирует меня сам командир полка но двум причинам. Во-первых, летчики
подламывают машины на взлете и особенно на посадке. Ребята молодые, неопытные, техника
пилотирования довольно сложная, да и аэродром к тому же очень маленький. Поэтому командир полка,
как самый опытный инструктор, лично готовил и выпускал летчиков в воздух после перерывов в полете.
Во-вторых, маловато осталось летчиков в полку. Все еще велики боевые потери. Ребята горячие,
лезут в самое пекло, вот и гибнут. Задор есть, а опыта нет. Поэтому командир полка очень осторожно
принимал решения относительно первых боевых вылетов. Излишний риск в подобной ситуации был ни к
чему.
Имелись и другие причины, заставившие командира полка обратить особое внимание на
подготовку каждого летчика.
Недавно командир звена Кравченко после штурмовки противника не нашел своего аэродрома. Под
Москвой преобладают леса, небольшие полянки, пашни. И нашу полянку — аэродром — не так-то легко
отыскать. Пришел Кравченко после выполнения боевого задания к расположенной вблизи станции
железной дороги, но не опознал ее. Все станции похожи, особенно под Москвой. И решил летчик
воспользоваться уже проверенным способом восстановления ориентировки: линейным ориентиром —
железной дорогой.
Снизился на бреющий, попытался прочитать надпись на станционном здании, но задел за провода.
Самолет приземлился недалеко от станции, летчика отправили в госпиталь.
— Запомни, — наказывал мне Николаев, — будешь идти с Каширы к Москве, не перепутай
станции Белые Столбы и Барыбино. В Белых Столбах сначала моет через речку, потом станция, в
Барыбино наоборот. Кроме того, у этой станции водонапорная башня.
Все понятно. Взлетаю, делаю круг над площадкой, два — над станцией. Потом — заход на
посадку. Посадка трудная, даже губу прикусил от напряжения.
— Ничего! — И Николаев подтолкнул меня к Романенко: — Получай летчика. За одного битого
двух небитых дают. — И улыбнулся.
Романенко серьезен, он вообще редко улыбается. Ему уже 28 лет. Короткие черные волосы,
сутуловат. Но крепкий, приземистый, сильный. Глаза так и вонзаются, словно две черные булавки.
Насквозь видит. На плечах черно-серый реглан с сотней царапин и потертостей.
— Пошли, — сказал Романенко и похлопал по плечу.
Подошли к самолетам. Три «мига» стояли рядом, в линеечку. Носы гордо подняты, винты застыли.
До чего же красивы! Крылья низкие, консоли чуть приподняты. Хвостовое оперение маленькое,
аккуратное, симметричное. Эх! Если бы они были из дюраля, а не из дельта-древесины! Далеко бы
«мессерам» до них!
Роман поставил задачу коротко, ясно.
Вернигора идет слева, он более опытный — уже 20 боевых вылетов, я — справа. Если покачал
крыльями — внимание. Два крена вправо — Вернигоре перейти вправо. Покачал крыльями и пошел вниз
— не теряй из виду и делай то, что делает командир.
Все ясно. Через несколько минут звено в воздухе. Роман впереди, Петя слева, я справа. Идем к
Веневу штурмовать мотоколонну. Идем в тыл к немцам. Неприятный холодок бежит по спине, но тут же
исчезает: некогда думать об опасности, нужно держаться в строю, и мы с Петей стараемся. Звено — как
на параде, Роман показывает большой палец. Это значит, он доволен.
Внизу Ока. Пересекаем ее перпендикулярно. Через 15—20 километров линия фронта. Напряжение
возрастает. Ручка управления сжата. Усилие над собой — и ручка снова мягко ходит в руке, становится
легче, но это ненадолго. Сказывается напряжение первых вылетов. Ничего не поделаешь, нужно
влетаться, тогда будет легче.
Роман качает крыльями: «Внимание». Потом следуют два резких крена вправо. «Понятно,
перестраивает клин в правый пеленг». И действительно, Петя чуть снижается и плавно переходит вправо.
Впереди Роман, правее и за ним я, за мной Вернигора. Это боевой порядок перед атакой. Но где же цель?
Роман покачал крыльями, резко пошел влево вниз.
«Не отстать, не потерять командира», — мелькает в голове. Внизу дорога, на ней маленькие
коробочки с головками, словно жуки. Это немецкие грузовики с солдатами. Фашисты идут на Каширу.
Самолет Романенко резко снизился, вышел на прямую и вдруг выплеснул поток красновато-белых
брызг — сотни светящихся снарядов. Трассы от пулеметов пропадали где-то на дороге у самых
вражеских машин.
Пора и мне стрелять, но между целью и моим прицелом — самолет командира. «Малая дистанция,
поспешил с разворотом, — подумал я. — Пора выводить самолет из пикирования». Стрельбы не
получилось. Низко прошел над колонной. Немцы бежали от машин, некоторые повисли на бортах. Но
многие грузовики шли вперед, не останавливаясь.
Обида на себя и ненависть к врагу сжали горло. Ну как же так? Видел своими глазами, что делают
фашисты на нашей земле, а построить правильно атаку не сумел. Пальцы правой руки снова ставят
гашетку пулеметов на предохранитель. Стыдно, неприятно: исправный самолет, сотни снарядов в
патронных ящиках, внизу фашисты, а я не сумел использовать оружие против врага.
Ненависть прояснила ум. Я немного отстал от ведущего. Хорошо были видны огненные трассы
Пети Вернигоры. Они ложились точно на дорогу, на машины. Петя выходит из атаки, а Романенко снова
начинает стрельбу. Огненное кольцо смыкается.
На этот раз я удачнее развернулся на цель. Самолет снижается. В прицеле грузовик. Огонь.
Короткая трасса. Чуть подтягиваю ручку управления на себя, угол пикирования уменьшается, но
скорость большая. Уже не одна, а несколько машин проскакивают через перекрестие прицела. Огонь
почти непрерывный. Мелькают щепки, отлетающие от бортов машин, видны очаги пламени, то здесь, то
там вспыхивающие под самолетом, и фашисты, прыгающие с бортов.