Дело в том, что накануне вечером полковой врач зашел в общежитие к летчикам. Приближался час
отбоя, но Зуба и Белова он не дождался. За нарушение предполетного режима отдыха обоих пришлось
отстранить от полетов. Командир эскадрильи хотел наказать еще строже, но, узнав причину опоздания,
решил ограничиться этой мерой. Друзья влюбились в двух девушек-сестер. Готовилась свадьба. Вообще-
то Барков радовался этому — успокоятся «неразлучные». Однако нарушение остается нарушением, тем
более оно связано с безопасностью полетов. И пришлось друзьям снова смотреть, как летают другие.
Мимо Александра и Владимира прошел капитан Высоцкий — штурман полка. Он
покровительственно похлопал летчиков по плечу и отошел в сторону с инженером. О чем они могут так
спокойно разговаривать, если через десять минут Высоцкий должен быть в воздухе?
Зуб посматривает то на штурмана, то на плановую таблицу, вычерченную мелом на классной
доске. Видимо, и он беспокоится: не опоздал бы летчик с вылетом.
— Товарищ капитан, ваш вылет через десять минут.
Но напоминание Зуба на Высоцкого не подействовало.
Штурман махнул рукой: «Знаю, не мешайте», — и продолжал разговор с инженером. Александр и
Владимир переглянулись.
Многие в полку недолюбливали Высоцкого за высокомерие. И очевидно, поэтому заулыбались
«неразлучные», услышав команду по радио, обращенную к штурману:
— Запуск запрещаю. Опоздали на пять минут, зайдите ко мне.
Но вот летчики снова нахмурились и демонстративно отвернулись от подошедшей санитарной
машины. Из нее вышел виновник их дежурства — полковой врач. Он примирительно и с сочувствием
посмотрел на летчиков. Хотел остановиться, но заметил хмурые лица и зашагал на СКП.
А летчики подумали: «Наверное, будет доказывать свою правоту в отношении Лопыря. У него
утром давление было выше обычного, и врач подумал, не отстранить ли его от полетов. Только после
замечания Баркова: «А не много ли — троих за один день?» — он согласился: пусть летает. Но, пожалуй,
доктор был все-таки прав. Возможно, именно из-за состояния здоровья летчик забыл выпустить
закрылки.
Чего греха таить — не всегда бывают довольны летчики медицинским осмотром перед полетом.
Иногда ворчат на строгость полкового врача. Но сами-то понимают, что нет более верного и
принципиального помощника у командира в борьбе за безопасность полетов, чем скромный, знающий
свое дело полковой врач. Он вовремя подскажет максимальную нагрузку, выявит всех, кто чувствует себя
плохо. А то ведь летчики часто из-за ложного стыда не говорят о плохом самочувствии и продолжают
полеты в состоянии, которое может привести к летному происшествию.
А ведь предпосылок к летным происшествиям могло и не быть, если бы летчики честно перед
полетом признавались: «Я лететь не могу. Сегодня плохо себя чувствую». Но, к сожалению, такие случаи
редки, и за здоровье, безопасность летчика борется не сам летчик, а врач, иногда с трудом доказывая
офицеру, что он нездоров и летать не может.
Вот доктор уже спускается по лесенке СКП и с явным желанием помириться подходит к
Владимиру и Александру.
— Нас-то можно бы и не отстранять, давление же нормальное, — доносится обиженный голос
Зуба.
— Мы теперь здорово отстанем, — вторит другу Белов.
— Ничего, не обижайтесь, — улыбается врач летчикам, — режим есть режим. Потом когда-нибудь
сами благодарить будете.
И чувствуется, что летчики уже не обижаются на врача. Они тут же договорились об игре в
шахматы. Хорошо, когда между людьми есть взаимопонимание. Без этого трудно, очень трудно служить,
а еще труднее летать и руководить полетами.
Вот о каком случае мне хочется рассказать, пользуясь правом руководителя полетов.
Это было в соседнем полку во время ночных полетов. Неожиданно по всему району резко
понизилась облачность. Запасные аэродромы оказались закрытыми и не принимали. В воздухе осталось
несколько самолетов. Что делать?
Чтобы успешно справиться с посадкой, летчики должны пройти дальнюю приводную
радиостанцию на высоте не триста, а двести метров.
Ночь. Темнота. Огни взлетно-посадочной полосы отражаются в нависших облаках. Вспыхивают
посадочные прожекторы. Один за другим садятся самолеты. Все идет нормально.
Но вот заходит на посадку капитан Бирюков. У него такая особенность: реагирует на команды с
замедлением. Ему нужно больше времени, чем другим, чтобы понять и выполнить приказ.
За облаками Бирюков развернул самолет по стрелке автоматического компаса на приводную
радиостанцию и передал:
— На посадочном.
Чувствуется по голосу, что летчик волнуется. Да и как jne не волноваться! За облаками луна,
отличная видимость. Четко вырисовывается линия горизонта. Но стоило только самолету войти в облака,
как вокруг кабины сразу все потемнело. Где небо, где земля, различить невозможно.
Волнуется не только летчик, но и весь расчет командного пункта. Стартовый наряд тоже не
спокоен. Но этого летчик не должен чувствовать.
Бирюков передает на СКП:
— На «безопасной», облака вниз не пробил. И получил ответ:
— Снижайтесь до двухсот метров.
— Вас понял. Прошел дальний. Полосы не вижу.
— Ваша высота?
— Триста.
Руководитель полетов возмущен. Отлично видны огни самолета, который по самой нижней кромке
облаков проносится над стартом. Стоило летчику чуть-чуть отжать ручку от себя, и он был бы под
облаками, где хорошая видимость, обеспечил бы нормальную посадку. Ох, этот Бирюков! Заучил, что в
облаках ниже трехсот метров снижаться запрещено, и сомневается в правильности команды. А может
быть, он ее не расслышал?
С самолета поступает тревожный сигнал:
— Высота тысяча. Иду в облаках. Мигает красная лампочка горючего.
Летчик ушел в облака. Боится снижаться. Тянет на высоту, где лучшая видимость. А горючего
всего на пятнадцать — двадцать минут полета.
На аэродроме тишина. Все понимают сложность обстановки.
В таких условиях нужно как-то встряхнуть летчика, заставить его снизиться.
— Выполняйте мои команды беспрекословно! Разворот на дальний в облаках! Повторите заход!
Встревоженный Бирюков выполняет приказ и вновь выходит с посадочным курсом на привод, и
опять на высоте триста метров.
— Прошел дальний, полосы не вижу.
— Вы снизились до двухсот?
— Нет, у меня триста метров.
Наступила критическая минута. Надо предпринять что-то такое, чтобы заставить летчика
снизиться хоть на несколько метров. В открытое окно СКП хорошо видны огни самолета. Он опять идет
по нижней кромке облаков, и, конечно, летчик ничего не видит. А снижаться не решается.
— Вас вижу, снижайтесь! Снижайтесь до двухсот метров!
Самолет плавно выходит под облака. Но летчик снова может войти в них.
— Смотрите влево. Видите огни ВПП? В облака не заходить!
— Огни вижу, но в каком направлении посадка — не пойму.
— Слушайте внимательно! Разворот влево на девяносто! Так, молодец. Сейчас идете
перпендикулярно посадочному!
— Вас понял.
Голос у Бирюкова стал спокойнее. Это хорошо.
— Развороты будете выполнять только по моей команде! Делайте второй!
— Выполняю!
Третий и четвертый развороты, летчик совершил точно по команде и благополучно приземлился.
Горючего в баках почти не осталось...
У нас все помнят этот случай! Вряд ли кто из присутствовавших при посадке Бирюкова летчиков
станет впредь раздумывать: выполнять или не выполнять команду руководителя полетов. Пример говорит
сам за себя: промедление может привести к тяжелым последствиям.
Жизнь показывает, что авторитет руководителя полетов растет пропорционально его
требовательности, выдержке, умению и справедливости. Летчик знает силу приказа и знает, кому