– Софья Ивановна была женщиной совсем иного склада, – уверенным тоном прервал его Голицын. – Эфирное создание, сотворенное скорее из духа, нежели из плоти. Нет, это тебя не должно беспокоить.
– Пожалуй, мне лучше пойти наверх. – Адам бросил скомканную салфетку на стол рядом с нетронутой едой.
Спальня была полна женской прислуги. Они перестилали постель, раздвигали портьеры, ставили чаны с водой на жарко полыхающий огонь печи. Одна занималась тем, что привязывала скрученные в жгуты простыни к изножью кровати. Адам почувствовал, как по спине пробежала струйка холодного пота. Софи ходила взад-вперед по комнате. Лицо ее было бледно, но спокойно.
– Софи, тебе лучше лечь, – посоветовал он, беря ее за руку.
– Нет, лучше ходить. Ты не мог бы мне почитать вслух?
– О, удовольствием, милая! – Он ощутил огромное чувство облегчения, что может быть хоть чем-нибудь полезен. – Что ты хочешь?
– Монтеня. Он всегда на меня действовал успокаивающе. В течение двух часов Адам читал «Опыты» Монтеня; Софи, слушая, неторопливо и безостановочно ходила по комнате. Он не прекращал своего занятия и старался, чтобы не дрогнул голос даже тогда, когда она время от времени останавливалась и крепко хваталась за любой предмет, подвернувшийся под руку; но потом наступил момент, когда она не смогла сдержать стона, и Адам замер на полуслове.
Таня, которая все это время сидела в углу и тихонько что-то шила, быстро поднялась и подошла к ней.
– Держись прямо, – подхватила она Софью, которая согнулась вперед.
– Кажется, началось, – откликнулась та выпрямляясь. – Адам, продолжай.
Он повиновался, но через несколько строчек почувствовал, что она его не слушает. Лицо ее напряглось, тело вдруг ослабло, глаза потемнели от боли.
– Теперь вам лучше уйти, барин, – заметила Таня, беря Софи за руку. – Пойдем-ка в постель, барыня.
Адам беспомощно наблюдал, как она взгромоздилась на кровать. Стоны сменились криками. Таня сунула ей в руки связанную узлами простыню. Адам удалился, не в силах наблюдать за ее мучениями.
Это продолжалось весь день. Женщины бегали вниз и вверх по лестнице в застывшем от напряженного ожидания доме. Мужчины, продолжая свои дела, старались разговаривать шепотом. Каждый раз, когда очередной вопль прорезал тревожную тишину, все вздрагивали затаив дыхание. Адам с князем сидели в библиотеке и пили водку, которая не приносила ни малейшего облегчения.
– Что-то там, видимо, не так, – проговорил Адам уже во второй половине дня. – Это не может продолжаться так долго!
Выскочив из библиотеки, он взбежал по ступеням и ворвался в спальню.
– Что происходит?
Татьяна разогнулась над постелью, держа в одной руке полотняную салфетку, смоченную лавандой, и спокойно взглянула в его сторону.
– Ничего особенного, барии. Почему вы решили, что у нас что-нибудь не так?
Он с ужасом приблизился к кровати. Глаза ее были закрыты. На какое-то страшное мгновение ему почудилось, что она уже не жива, настолько мертвенно-бледным было ее покрытое крупными каплями пота лицо; влажные волосы спутанными прядями разметались по подушке. Софи приоткрыла глаза. К его огромному изумлению, она улыбнулась.
– Такое ощущение, что это длится, уже вечность.
– Никогда себе не прощу, – прошептал он, опускаясь рядом с ней на колени и забирая в руки ее ладонь. – Причинить тебе такие страдания!
– Чушь несусветная! – откликнулась она, сжав его кисть с такой силой, которую он даже не мог себе представить в ее руке. Таким образом она пережидала очередной приступ боли. Но не проронила ни звука. Когда боль отступила, она просто упала головой в подушки, полностью обессилев.
– Долго ей еще мучиться? – спросил Адам Татьяну, которая обтирала лоб Софьи салфеткой, смоченной в лавандовой воде.
– Недолго, – спокойно заверила его та. – Все идет прекрасно, барин. Ребеночек выходит головкой вперед. Может, головка немного крупновата.
Так спокойно и обыденно! В сознании Адама возник образ крупной головы младенца, слишком большой для того, чтобы свободно покинуть свою тесную обитель. Он содрогнулся. Он виноват в том, что голова слишком большая. Его собственная мать не раз рассказывала, что у него тоже была очень крупная голова.
– Адам! – еле слышно позвала Софья. Тем не менее, в голосе явственно прозвучало нетерпение. – Дай руку.
Она сжала его ладонь с прежним нечеловеческим усилием, но на сей раз происходила нечто иное. Адам смотрел на нее с удивлением. Она закрыла глаза, но лицо оставалось напряженным – от какого-то внутреннего усилия, а не от боли; на шее сквозь чуть смугловатую кожу проступили крупные синие вены. Таня подошла к изножью кровати и сдернула простыни. Одна из женщин сняла с огня кипящий чан с водой и поставила новый.
– Теперь надо тужиться, Софья Алексеевна, – поступило спокойное указание Татьяны. Рука Софьи по-прежнему сжимала ладонь Адама, по казалось, она уже не осознает этого. Он был поражен внезапно проявившейся неземной красотой ее лица, на котором отражалась невероятно трудная работа, происходящая сейчас в ее теле. Сердце Адама переполняла радость от того, что рука его каким-то, пусть и бесконечно малым образом помогает ей в этом труде.
И, наконец, наступил момент, когда между раскинутыми ногами показалась мокрая темная головка. Адам затаил дыхание, зачарованный чудом, происходящим на его глазах. Затем в комнате раздался тоненький, жалобный, но отчетливый крик, и рука Софьи безвольно обмякла.
– Какой крепкий парнишка! – с восхищением воскликнула Татьяна через несколько мгновений. – Еще на свет толком не выбрался, а уже вопит!
– Мальчик? – прошептала Софи.
– Отличный мальчик! – Исполнив все необходимое, Таня протянула ей маленькое, еще в кровавой слизи, новое человеческое существо.
Адам молча смотрел на своего сына, понимая, что большего счастья в жизни просто не может быть. Он прикоснулся к маленькой, сморщенной, как у старичка, ручке.
– Саша, – прошептала Софи. – Тебе нравится это имя, Адам?
Саша. Александр. Сашенька.
– Да, мне кажется, оно очень ему подходит, – торжественно проговорил Адам.
– Ну а теперь, барин, ступайте вниз и скажите князю, что у него появился прекрасный здоровенький правнук, – распорядилась Татьяна, забирая младенца. – У нас тут еще много работы. Придете, когда мы приведем княгиню в порядок.
Адам наклонился поцеловать Софи. Коснувшись губами влажного лба, он отвел в сторону прилипшую прядку волос.
– Никогда не видел тебя такой прекрасной и сияющей!
– Она станет еще прекраснее, если вы наконец пустите меня к ней, – в нетерпении отпихнула его Татьяна. – Подите же прочь! Мужчина в родильной комнате! Это неслыханно!
Адам, не помня себя от счастья, вышел из спальни. Под лестницей стоял князь. По лицу его можно было угадать, что он уже вес понял.
– У меня родился сын! – Как во сне Адам начал спускаться вниз. – У меня родился сын, князь!
Голицын со слезами на глазах обнял его.
– Как мать?
– Сияет! – ответил Адам, пребывая все в том же ошеломленном изумлении. – После таких мучений она сияет! Сколько же сил в женщинах, князь!
Хватит ли ей мужества еще и на то, чтобы вынести разлуку с новорожденным сыном, подумал старик.
– Идем, это дело надо отпраздновать! На такой случай у меня припасена, бутылочка превосходного кларета!
При иных обстоятельствах рождение правнука Голицына было бы ознаменовано колокольным звоном на многие версты вокруг. В течение недели па перекрестках всех дорог, в каждом дворе не иссякали бы реки вина и пива; во всех церквах служили бы благодарственные молебны, и все соседи отсюда до Киева получили бы приглашения как подобает отпраздновать радостное событие.
Но для этого правнука ничего подобного не произойдет, с горечью думал старик Голицын. Рождение незаконного сына польского графа и русской княгини должно остаться тайной, которая никогда не покинет пределов Берхольского.
Глава 20
– Есть крепкая, здоровая женщина, молодая. Катя Новикова. Она будет отличной кормилицей, барыня, – говорила Татьяна, чуть беспокойно расправляя атласное стеганое одеяло на постели Софьи.