— Можно, если иксилирион?
— Ладно.
— А подснежник?
— Ладно.
— Одуванчик?
— Фиалки?
— Колокольчики?
— Цветы алычи, черешни? — перебивая друг друга, чирикали ребята.
— Ладно, что ни называется цветком — все тащите. Плохих цветов весной не бывает.
Туламат возвратился в зал, и в это время послышался сигнал автомобиля. Глянул из окна — стоит всем известная «Победа» секретаря райкома. За ней — автобус. Из «Победы» вышла Зухра Каримовна с огромным букетом цветов. А из автобуса стали выходить музыканты. Тут и трубач и флейтист. А вон тот, рыженький паренек, — Туламат его знает, — мастер игры сразу на двух бубнах. Завидев дорогих гостей, Туламат засуетился, подумал, выходя навстречу гостям: «Хорошо, если бы Шербек сам встретил. И куда он пропал, этот жених?»
Да, в этот момент бесполезно было искать Шербека в кишлаке. Они с Нигорой договорились, что в день свадьбы с утра пойдут в горы собирать цветы. В этот день Шербек поднялся ни свет ни заря и вышел во двор. Оказывается, ночью прошел дождь Деревья и трава еще хранили на себе влагу, воздух был сырой и прохладный. Шербек невольно поежился. Одевшись в светлый весенний костюм, он поспешил в условленное место — к подножью Холма борьбы. Там он будет ждать Нигору. Но ждать ему не пришлось — вдалеке он увидел ее атласное платье, пылавшее, как пламя на ветру. Шербек не выдержал и побежал навстречу. Нигора тоже, видимо, заметила его, поэтому пустилась бегом напрямик. Пять шагов... три шага... Наконец! Нигора подлетела, как птица, и бросилась в объятия Шербека. Положила голову ему на плечо, подняла сияющие глаза.
— Соскучилась, — прошептала она.
Шербека охватило какое-то еще неведомое чувство, глаза его наполнились слезами.
— И я тоже...
Взявшись за руки, не отрывая друг от друга сияющих глаз, они поднялись в горы. В этот момент выглянуло солнце. Вершина Лысой горы засверкала серебряным блеском. Она видна и из кишлака и из далекого города. Выше, величественнее всех вершин! Сверкающая, как мечта; таинственная, как будущее.
Обнявшись, они замерли, встречая восход. Солнце поднималось все выше, и казалось, что большего счастья уже не может быть. Шербек вдруг подхватил на руки Нигору и побежал навстречу солнцу, выплывающему из-за Лысой горы.
— Любите? — прошептала Нигора, задыхаясь от нахлынувшего чувства.
— На всю жизнь!
Нигора потихоньку соскользнула с рук Шербека и встала рядом. Сейчас, как никогда, она чувствовала расцвет природы: словно само солнце рассыпалось по зеленым полям — сколько цветов! Бабочка, взмахивая белыми крыльями, перелетает с одного цветка на другой. Прямо над ними, разрезая грудью воздух, беззаботно заливается жаворонок. Белесая кожа тополя у тропинки сверкает на солнце, а мелкие его листочки — голубые с одной стороны и серебряные с другой — резвятся на ветру.
Нигора зачарованно смотрела на горный тополь.
— Говорят, что русская береза красивая. А наш тополь разве хуже?
Шербек рассмеялся.
— Нет, одно дерево лучше другого. И вообще не бывает некрасивых деревьев.
— Я люблю каждое зеленое дерево.
— Жаль.
— Почему?
— Потому, что я не родился деревом.
— Хорошо, что не родились деревом, а то как бы мы поехали вместе... Помните наш уговор?
— Конечно, моя Нигора, сначала в Москву, потом в Ленинград. Я уже посоветовался с Зухрой Каримовной. Говорит, у вас ведь отпуск, конечно, поезжайте.
— Какой вы хороший! — Нигора взяла ладонь Шербека и приложила к своей щеке. — Посмотрите, как горят. Сколько радости в один день... Боюсь, Шер, чтобы сердце не разорвалось от радости!
— Счастье мое... — прошептал Шербек.
Нигора не слышала. Она все держала руку Шербека у своей щеки и, глядя на вершину Лысой горы, думала о своей давнишней мечте.
— Доедем до Москвы — и прежде всего к Ленину... Так как... так как... Почему — вы сами знаете...
— Понимаю, Нигора. Какой-то азиат со смуглой кожей из племени чабанов, внучка какого-то бедного ремесленника... Если бы не Ленин, им бы не только Москвы, но и счастья не видать.