— Тяжело теперь живется этому мальчугану, — сказал старый Джанизак, сидя за обедом, приготовленным Айсулу. — Нет у него теперь человека, который приготовил бы ему поесть. Самое страшное — одиночество.
Айсулу тоже до слез было жалко Суванджана. С того дня, когда она услышала о смерти Бабакула, каждую ночь она плакала, уткнувшись в подушку.
— Если бы его стойбище было близко от нас, ты приготовила бы ему обед, — продолжал Джанизак.
— Если ехать напрямик через гору, то это недалеко.
— Тогда возьми лошадь, дочь моя.
Айсулу только этого и ждала. От радости она чуть не бросилась к двери, но вовремя удержалась. Потом еще скажет дед, что она на крыльях полетела к Суванджану.
— Что мне до него? — скривила губы Айсулу.
— Друзья познаются в беде, дочь моя. Когда ты родилась, старик Бабакул принес огромного барана и сказал: «Поздравляю с внучкой, да будет жизнь ее вечной». Э-э, что тебе говорить! Он был неоценимый человек. Иди, дочь моя, надо делать людям добро. Если будешь делать добро, добро и получишь. Иди, иди, порадуй дух Бабакула.
Айсулу нахмурилась и даже поворчала немного, но как только вышла во двор, стремглав бросилась к лошади.
Когда Айсулу приехала на стойбище, Суванджан еще не вернулся с отарами. Вещи в шалаше были разбросаны, постель не убрана. Казалось, человеку, который здесь живет, все безразлично. Айсулу смастерила из травы веник, подмела в шалаше и вокруг него, побрызгала землю водой. Разожгла очаг, согрела воду и помыла посуду.
Когда Суванджан подошел с отарой к стойбищу, он заметил струйку дыма и очень удивился: кто это может быть?
Он пустил ишака пастись, отогнал козлят в загон, огороженный плетеной изгородью, и пошел к шалашу за глиняным горшком, чтобы подоить коз. Что за чудо? Возле шалаша горел очаг, над ним что-то кипело в котле. А в шалаше... В шалаше сидела Айсулу и спокойно месила тесто.
У Суванджана к горлу подкатил комок.
— Айсулу... — сдавленным голосом сказал он.
Айсулу вышла из шалаша. Руки ее легли ему на плечи...
С этого дня Айсулу частенько наведывалась на стойбище Суванджана. Прошло несколько недель. Джанизак уже привык к тому, что после обеда Айсулу исчезает из дому и возвращается поздно. Но однажды старик проснулся среди ночи, его мучила жажда.
— Айсулу!
Никто не откликнулся.
«Крепко спит, умаялась за день», — подумал Джанизак и пошел разыскивать чайник. Ощупью нашел спички, зажег лампу. Постель Айсулу была пуста и даже не разобрана.
— Айсулу! Эй, Айсулу!
Тревога закралась в сердце старика. Он вышел во двор.
— Айсулу!
С дерева вспорхнула птица, замяукала кошка.
— Брысь! Чтоб ты сдохла! — с сердцем крикнул Джанизак, запуская в нее камнем.
Он стоял посреди двора, растерянно оглядываясь, вслушиваясь в ночную тишину.
— Вот бесстыжая! — скрипнул он зубами. — Ты хочешь меня опозорить, чертовка! — Не помня себя, он выскочил на улицу и побежал, не разбирая дороги. Силы оставили его, он упал на траву и с яростью погрозил кулаком в сторону гор, где мерцал красный огонек костра.
— Подожди у меня, подожди, проклятый Суванджан!— шептали его губы.
А огонь на стойбище Суванджана все горел и горел, и потушить его не могла ни злость Джанизака, ни темная горная ночь. Он горел как символ большой любви двух молодых, разрезая мглу.
Глава одиннадцатая
Саидгази вернулся домой выросшим на целый вершок. Кто сказал, что ему не к лицу быть на почетной должности? Должность расширяет грудь и дает силу слабым. Сегодня он провел, восседая на председательском кресле, заседание правления. Если бы не он, кто бы это сделал? У него есть все данные, чтобы занять этот пост после того, как Ходжабеков пропал без вести, а Шербек находится под подозрением... «Держи себя смело, Саидгази! Будь находчив и осторожен, семь раз отмерь, один раз отрежь. Не растеряйся, тогда поверят в тебя. Но когда будешь критиковать Ходжабекова, не преувеличивай. И себя не обойди критикой: «Оказывается, я был слепой и не видел, где белое, где черное», — вот так скажи. Ведь передоверился Ходжабекову не ты один. Доверяли ему и те, кто повыше по положению. Но нехорошо открыто ссылаться на других. Зачем наживать себе врагов?..» С такими мыслями Саидгази сел за стол.
Когда жена поставила перед ним обед, ему захотелось выпить. Пил он очень редко, только когда приходилось угощать каких-нибудь приезжих важных персон. Но разве можно не выпить сегодня? Ведь сегодня он заставил слушать себя таких людей, которые вдвое сильнее его.