Тетя Йиржи тоже ведала.
Рассказывала про Микулаша Дачицкого.
Порицала.
А мы восторгались и в тысячный раз готовы были слушать, как Микулаша попадал с завидным постоянством в темницу, носил ужасный перстень, который у него был отобран самим королем, участвовал в дуэлях и даже — страсть какая! — убил Феликса из Коловрата на очередной дуэли, а после затянул судебные тяжбы и разбирательства сего убийства на тридцать лет и три года.
И Каменный дом она нам показывала, сказывала.
Про Влашский двор.
И его приведения.
Призрачный звон монет за закрытыми дверями.
Пани Гавелкова рассказывала про замурованную в подвале старинного особняка дочь управляющего шахтой, что своим богатством превосходил даже короля, и влюбленного в неё несчастного рудокопа, про сброшенных в штольни гуситов, про голову Шултиса, что была повешена на городских воротах после восстания, про… многое, но не про Альжбету из рода Рудгардов.
— Она была последней, — то, что я знаю уже и так, Йиржи повторяет растеряно, чешет затылок. — И пропала, когда ей было лет семнадцать. И мать её пропала. Даже прислуга то ль тоже пропала, то ль разбежалась. А замок… пожар случился, когда Альжбета исчезла. Только стены обугленные и остались. Потом ещё война тридцатилетняя, разрушили. И как-то… не восстановили, забыли, что ли?
Пожалуй.
Тёмные страницы забывать удобно.
— Её король искал, — я повторяю слова Эльзы.
— Да, — Йиржи кидает косой взгляд, усмехается. — Как во всякой приличной легенде, по Альжбете сох даже король. Он собирался сделать её своей любовницей, но она его послала и отказала. Она всех послала и всем отказала, — он уточняет цинично. — И вообще, как опять же бывает в легендах, втюрилась в какого-то нищеброда.
— Йиржи…
— Что? — Йиржи фыркает насмешливо, закатывает глаза, но после тычка под рёбра послушно исправляется. — Ла-а-адно, она любила по гроб жизни какого-то благородного, красивого, смелого, но обедневшего пана.
— Какого пана?
— Неизвестно. История и моя Магдичка об этом не знали и всегда умалчивали. Кто-то был, но кто, когда и куда делся непонятно. И вообще много непонятного, включая спрятанное в самом серебряном городе неведомое сокровище, что дороже, однако, города в миллионы раз, — Йиржи хмыкает скептически.
Выражает интонацией всё, что думает и о легенде, и о городе.
Поворачивается ко мне всем корпусом, разводит широко руками, отчего кофе, давно остывший, расплескивается, а мой закадычный враг детства, не замечая этого, вопрошает возмущённо и эмоционально:
— Нет, ты вот представляешь, каких размеров этот город должен был быть? Такое захочешь, но не утащишь далеко и не спрячешь. А его не нашли. Ничего. Вообще. Ни одной куклы, ни одного куска серебра. Хотя влюбленный и несчастный король прискакал лично. И пепелище явно перевернули не на один раз в поисках драгоценной Альжбеты.
— Или хотя бы её костей.
— И серебра. Только ни-че-го, поэтому вся эта история чистейшее Эльдорадо, — Йиржи ворчит раздосадовано.
И можно биться об заклад, что по развалинам замка в поисках «Эльдорадо» он ползал долго и упорно.
— Только об Эльдорадо все помнят, а тут забыли, — я замечаю отстраненно.
Стучу ногтем по картону, покачиваю тёмные остатки кофе, под которыми обнаруживаются залежи сахара.
Коричневого.
— Да, — он соглашается… удивлённо, — и нет, знали, но… не искали. Лихорадки не было, и ползали там тока мы, пацанами. Да и то, когда моей Магдички кто-то донёс, что мы там… рыщем, она меня полотенцем по всей кухни гоняла.
Йиржи кривится.
Трёт невольно шею.
И… странно, поскольку даже за ворованные яблоки и отколупанную в Костнице немыслимым образом кость нам читались лишь нотации.
Долгие и нудные.
— Да-а-а, — он тянет шумно.
Будто подтверждает мои мысли, от которых зябко до дрожи. И Йиржи косится неодобрительно, стягивает свою куртку, накидывает её, тяжёлую и тёплую, мне на плечи, и спрашивает, спохватываясь, он запоздало:
— А ты чего про них вспомнила-то?
— Пишу. Статью. Загадки истории и старинных родов, — отвечаю я через короткую запинку, сочиняю, подкрепляя слова честным взглядом.
И ответный, красноречивый, выдерживаю.
— Пишешь, — Йиржи хмыкает вежливо, отставляет медленно пустой стакан, чтобы в капот руками упереться и вперед, будто желая детально рассмотреть потертые носки берцев, накрениться. — Про загадки, про старинные рода. Ветка, там… болотно.
— Как? — я переспрашиваю изумлённо.
Моргаю.
Поскольку никаких болот близ Кутна-Горы не вспоминается.