Выбрать главу

Джоэл РОЗЕНБЕРГ

СЕРЕБРЯНЫЙ КАМЕНЬ

ПРОЛОГ

ВОЙНА И СЛУХИ О ВОЙНЕ

Сумерки уж перешли в ночь,

Последний блик исчез.

Лошади в конюшнях,

А дети в колыбелях.

Но прежде, чем кончится день,

И прежде, чем он замрет,

Настанет Час Длинных Свечей,

Грядет Час Длинных Свечей,

Близится Час Длинных Свечей,

Настанет Час Длинных Свечей.

Народная песня вандестов-мореплавателей, которой обычно завершается день.

Ощущая добрую тяжесть отполированной рукояти в ладони, Харбард в неспешном вольном ритме рубил сверкающим топором дерево, отхватывая щепу и вдыхая смолистый запах.

Он мог бы призвать на выручку свои прежние силы и шутя прорубиться через чащобу, как некогда на поле брани прорубался сквозь толпы врагов, но уже давным-давно Харбард не имел такой охоты.

Нет, правда, диковинно — тот, кому нипочем было окунуться по пояс в кровищу, теперь не мог и дерева свалить.

Харбард изготовился нанести последний удар, на глазок прикидывая, куда упадет ствол. Древняя сосна оказалась непокорной — он чуть промахнулся, и дерево, протестующие заскрипев, повалилось. Комель задел Харбарда, угодив ему в плечо, выбил из руки топор и сбил навзничь самого лесоруба.

Сдавленное проклятие вырвалось у Харбарда как бы ненароком — ругань давно осталась в прошлом. Он поднялся, отряхиваясь, деловито ощупал плечо, делая вид, что совсем не больно. Следовало быть повнимательнее и не лениться — сумел бы этого избежать.

Стареем, подумалось ему. Ну да ладно.

Харбард поднял с земли топор и начал срубать ветви толщиной с руку, остановившись лишь в нескольких футах от вершины, там, где ствол стал заметно тоньше. Одним махом срубил верхушку и, опустив топор, принялся руками отдирать толстые лоскуты сырой коры, словно кожуру с банана. Славно вот так, мимоходом, взять да и свалить дерево, однако с корой дело обстояло потруднее — никак нельзя задеть нежную древесину лезвием топора. Харбард понимал, где требуется сила, а где — сноровка.

В считанные минуты ствол предстал во всей своей наготе, превратившись в обыкновенное бревно. Остатки коры и ветви, когда подсохнут, будут отличнейшей растопкой.

Дойдя до середины оголенного ствола, Харбард отступил на шаг к комлю, прикидывая на глаз толщину, после чего нагнулся и, крякнув от натуги, взвалил дерево на плечо. Ну и тяжелое же ты!.. С каждым разом все тяжелее вас таскать.

Босые ноги по щиколотку погрузились в утрамбованную землю ведущей вниз с холма к парому тропинки, огибавшей его хижину. Пара десятков бревен лежали в ряд крест-накрест на каменной ограде, подсыхая на солнышке; Харбард сбросил бревно в свежий рядок, деревянными клиньями сдвинув его чуть в сторону от остальных, и, подбоченившись, пригляделся.

Не хватит ли? Поддерживать паром в порядке — значит своевременно заменять подгнившие бревна. А кто знает, когда подгниют бревна, что выстилали палубу парома?

Высоко в синеве среди разбросанных по небу облачков, неторопливо планируя на воздушных потоках, кружил ворон.

— Привет тебе, Хугин, — произнес Харбард на языке, который был древнее отлогих холмов, поднимавшихся за его хижиной. — Что поведаешь?

— Война, — прокаркал в ответ ворон. — Война и слухи о войне.

У Харбарда вырвался вздох. Когда-то, стоило ему услышать подобное и представить себе звон топоров и треск ломающихся копий, как кровь начинала быстрее бежать по жилам. Но те времена давно уж миновали, ныне Харбард предпочитал занятия поспокойнее.

— Рассказывай, — молвил он.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ХАРДВУД, СЕВЕРНАЯ ДАКОТА

Глава 1

Возвращение

— Не хочешь посадить самолет, Йен? — проорал рыжеволосый летчик сквозь рев единственного двигателя «Лэнса».

Даже за два с лишним часа на борту машины Йен так и не смог привыкнуть к этому реву.

Йен Сильверстейн тряхнул головой.

— Нет уж, благодарю.

Усмешка застряла где-то в груди, пальцы вцепились в ручку управления. Наверное, не стоило просить Грега дать ему чуть-чуть полетать. Йен попросил просто так, шутки ради, а Грег Коттон возьми да и согласись, а после, когда Йен взялся за ручку, то и автопилот вырубил. Йен еще не успел дотянуться ногами до педалей.

Вообще-то летать — не такое уж сложное занятие, хотя нервотрепка жуткая. Тут и машину держи ровно, чтобы носом не клевала, и вниз гляди, чтобы ненароком не проскочить то, что Карин Торсен в шутку окрестила «Международным аэропортом Хардвуда», и при всем при том еще и снижайся.

— Ладно, — отозвался Грег. — Понял.

— Чего?

— Понял, говорю. Я уже веду, так что все — можешь отпустить. Кроме шуток.

У Йена невольно вырвался вздох облегчения, он откинулся в кресле второго пилота и вытер пот с ладоней о штаны.

Две тысячи футов над Хардвудом, небо ясное, воздух прозрачный, ни следа инверсии, отметившей траекторию снижения «Лэнса» сквозь тонкую пелену облаков — вся она осталась там, милей выше.

Грег пустил машину в не очень крутой, так называемый минутный разворот, однако желудок Йена вдруг оказался во рту. Чувство было такое, словно он сам распластался на боку самолета.

А за ветровым стеклом, залепленным разбившимися букашками, как на ладони раскинулся Хардвуд. И что же представало взору Йена? Зернохранилища и еще какие-то склады вдоль Мэйн-стрит в западной части города, общественный бассейн, который и использовали-то от силы раз-два в году по неделе или две, в зависимости от погоды, футбольное поле, школа и сотни две домиков на обсаженных вязами улицах.

— Сколько народу здесь живет? — поинтересовался Грег. — Человек пятьдесят?

Йен невольно хихикнул.

— Побольше все же! Пару тысчонок.

Вообще-то он явно занижал достоинства Хардвуда. Город обслуживал и близлежащие фермы, и городки поменьше, да и в нем самом народу хватало, даже школа своя имелась, хоть и небольшая. И новая клиника рядом с домом дока Шерва, с отделением неотложной помощи, причем одним-единственным между Томпсоном и Гранд-Форкс.

Аэропорт представлял собой всего-то парочку ангаров и асфальтовую взлетку, растрескавшуюся и поросшую сорняками. С воздуха она выглядела совсем короткой.

— Сколько она длиной? — не выдержал Йен.

Грег мельком взглянул на таблицу у себя на коленях.

— Две тысячи триста футов. Хватит.

— Ты сумеешь там сесть? — Полоса казалась короче некуда.

— Сесть? — фыркнул Грег. — Сесть — не проблема. Вот взлет — дело другое. Тяжко взлетать в жарищу с полным грузом, если за бортом — полный штиль и бак под завязку; а здесь прохладненько, за штурвалом не кто-нибудь, а я, да в баках галлонов сорок-сорок пять, и встречный ветер узлов пять-десять. Запросто.

Он предложил Йену «альтоид». Тот покачал головой — не любил их, жестковаты. Перед тем как закрыть коробку, Грег решил кинуть себе в рот парочку мятных пастилок, да промахнулся, и все они оказались у него на коленях.

— Есть два типа пилотов, — произнес Грег, потянувшись к рычагу выпуска шасси и нетерпеливо постукивая по трем зеленым лампочкам — когда же они загорятся, — те, которые уже садились на брюхо, и…

— И те, которые не садились?

— Не-а. Те, которым это еще предстоит, — сострил Грег, сбрасывая газ. — Вот поэтому-то им приходится чаще думать о страховке — не мудрено при убирающихся шасси. Нет, смотрятся они прилично… — Он опустил нос, потом снова чуть задрал вверх, одновременно еще убрав газ. — А мы, стало быть… садимся.

Машину тряхнуло, и она побежала по неровному асфальту.

Грег уже почти остановил самолет, но потом развернулся и заглушил двигатель. После жуткого рокота тишина в кабине оглушала.

— Вроде все, как надо, — ухмыльнулся Грег.

Йен уже успел отстегнуть ремни и открыть дверцу. Она подалась неожиданно легко. Забавные они, эти маленькие самолетики металлическая обшивка не толще стенки пивной банки. И как она, такая тонюсенькая, все выдерживает?