В двух метрах от него, также пятясь и также размахивая кистью, работал Стёпочка. Маленький, он совсем тонул в своей прозодежде с засученными брюками и рукавами. В сторону пропасти он даже не косился. Он двигался так уверенно, легко и беспечно, словно её не существовало.
Им двоим поручили выкрасить весь тот склон крыши, который обращён был к реке. Солнце жгло им спины сквозь брезент. Краску нужно было класть ровно, всюду одной густоты, и это поглощало всё их внимание. Прошло больше часа, прежде чем они настолько привыкли к работе, что начали разговаривать.
— Хороший, но странный, — сказал Стёпочка.
Коля сразу понял, что он говорит про Виталия Макарыча:
— Чем же странный?
— Ты заметил, что, когда мы вошли, он смотрел в окно? — спросил Стёпочка.
— Ну?
— Он всегда смотрит в окно, когда бы я ни вошёл, — сказал Стёпочка. — Если в кабинете у него никого нет, он стоит у окна. Если у него кто-нибудь есть, он сидит в кресле, разговаривает, а сам поглядывает в окно.
— Он, может быть, следит за работами? — сказал Коля.
— Нет, не за работами, — проговорил Стёпочка. — Работают у нас где? На дворе, в здании, на крыше. А окно его куда выходит? На площадь. Он следит, кто идёт по площади. Вот он и нас с тобой видел через окно, прежде чем мы вошли.
— Следит? — спросил Коля.
— Следит, — сказал Стёпочка. — Знаешь, когда идёшь с ним по улице, он всё оглядывается. Я раньше думал, что это у него партизанская привычка — всегда быть настороже.
— Партизанская привычка? — спросил Коля. — А разве он был в партизанах?
— Говорят, что был.
— Где?
— Здесь, в городе. Он не здешний, он был учителем где-то в Молдавии. Немцы посадили его в лагерь, но он сбежал, пришёл сюда и вступил здесь в партизанский отряд.
— Здешний отряд немцы весь перебили.— сказал Коля. — Восемнадцать человек.
— Витмак был девятнадцатый. Его ранили в правую руку, но он уцелел.
— Один из всех?
— Один. Он перешёл через фронт к нашим, там его положили в госпиталь и отняли ему руку. Когда он выписался из госпиталя, город был уже свободен, и его прислали сюда налаживать школу.
Работая кистями, они пятились вниз по скату, и пропасть за их спинами всё приближалась. Коля чувствовал её каждым кусочком своей спины и не знал, далеко ли до неё или близко, потому что боялся обернуться. Ему казалось: стоит обернуться — и от страха он рухнет вниз. Он старался только двигаться наравне со Стёпочкой — не отстать от него и, главное, не обогнать его ни на волос. А Стёпочка чувствовал себя непринуждённо и свободно, как на земле. Он, казалось, даже забыл, что у крыши есть конец. Коля с замиранием сердца следил за ним. Неужели он не оглянется, неужели он сделает ещё один шаг назад? Но Стёпочка не оглядывался. Стёпочка делал ещё один шаг назад, и Коле приходилось делать точь-в-точь такой же шаг.
Наконец, в тот самый миг, когда Коля почувствовал, что никакая сила не заставит его шагнуть дальше, Стёпочка, надев ведёрко с краской на свою длинную кисть, легко зашагал вверх, обходя закрашенную часть крыши. Коля, обрадованный, обогнал его, стараясь как можно скорее добраться до трубы. Там, у кирпичной трубы, за которую можно держаться, он чувствовал себя в безопасности.
— Постоянно смотрит в окно, оглядывается на улицах, — задумчиво сказал Стёпочка, неторопливо приближаясь к трубе по гремящей крыше. — Нет, тут не просто партизанская привычка. Тут причина другая.
— Другая? — спросил Коля. — Какая же?
— Он ждёт, — сказал Стёпочка, понизив голос.
— Ждёт? — удивился Коля. — Кого?
— Не знаю, — сказал Стёпочка. — Он кого-то ждёт. Я по глазам его вижу. Он вглядывается в каждое лицо: не этот ли? Не этот? Я бы узнал, кого он ждёт, если бы здесь остался. Уж я бы узнал.
— А ты разве здесь не останешься? — спросил Коля.
Стёпочка ничего не ответил. Он сел рядом с трубой на крышу. Коля тоже сел, держась за трубу. Накалённая солнцем крыша обжигала его сквозь брезент брюк. Внизу перед ними, за площадью, за развалинами домов, за зелёными кустами бузины, блестела на солнце река, гладкая и твёрдая, как никель. У пристани стоял пароход «Иван Мичурин», длинный и узкий, сияя нарядной своей белизной. Слева над рекой висело в воздухе порванное кружево разбитого моста. Справа река делала крутой поворот, расширялась, уходила вдаль до самого горизонта, и там, в синеватой, пронизанной солнцем, дрожащей дымке, сливалась с низкими полями.