— Сначала двинемся на юг, а потом возьмем западнее.
Дальность расстояния его, как обычно, не волновала.
— Ах да, ты мне говорил уже об этом вчера перед сном. — Я отхлебнул эля. — Существует ли прямая дорога?
— Переправимся через Лонг Ривер за Эреком. Далее берегом — вниз по течению — доберемся до Тройновонта. Оттуда на юго-запад. Там есть дороги, но и по бездорожью придется поколесить. — Голиас жевал с задумчивым видом. — А не подковать ли нам Луция, прежде чем идти, как ты считаешь?
Неожиданно за окном, у которого стоял наш стол, послышалось фырканье. Мы обернулись.
— Привет, — пробормотал я. Непривычно было соблюдать учтивость по отношению к скоту. — Это наш серый, — сообщил я лакею. Лакей был новый, а не тот, вчерашний, кому мы дали на лапу. — Не отгоняйте его. Он у нас дрессированный.
— Так пускай не тычется в хлеб своей поганой мордой! — огрызнулся слуга. — А то о нашем заведении пойдет дурная слава. Глядите, глядите!
Я поглядел. Луций пожирал остатки моего бифштекса. Непривлекательное, надо сказать, зрелище. Потом он вновь принялся за хлеб, подцепив зубами сразу два ломтя. И не успел я и слова сказать, как он сунул морду в мою кружку с элем.
— А ну-ка, отвали! — возмутился я. — Ведь ты должен вести себя как.. э-э.. Да ты и есть… э-э… В общем, ты должен любить сено, а не всякую ерунду.
— Весьма любопытный феномен! — заметил Голиас, однако отодвинул свой завтрак подальше от окна. — Видимо, ослиные аппетиты не достаются вместе со шкурой.
— Я иду к хозяину, — объявил слуга.
— Убирайся, пока ты не наделал всем неприятностей! — Я и сердился на Джонса и готов был умолять его. Ни поведение осла, ни объяснения Голиаса не убедили меня. — Ведь ты наверняка уже позавтракал охапкой отличного сена. Разве не так?
В ответ Луций помотал головой; с его шеи свисал обрывок веревки, которую он перегрыз, чтобы убежать.
— Погоди, я прослежу, чтобы тебя накормили. Вот только опять закажу себе завтрак. А теперь убирайся, пока слуга — черта с два он дождется от меня чаевых! — не привел хозяина.
Но Джонс и ухом не повел. Он сжевал еще три куска хлеба и вылакал весь мой эль.
В это время в обеденную залу ворвался Тергис. Голиас успокоительно погремел монетами в кармане, но это оказалось излишней предосторожностью. Тергис увидел, как Луций вылизывает последние капли эля. Однако посетители отнюдь не возмущались, а напротив — поистине наслаждались непривычным спектаклем. Поэтому хозяин не стал ругать нас, но призадумался.
— Ваш осел? Сколько вам надо?
— Пару охапок сена, — увернулся я от ответа. — Конюший, по-видимому, забыл накормить его. Дайте ему сена, и он успокоится.
Но Тергис не позволил сбить себя с толку.
— Сколько вы возьмете за осла? — настаивал он.
— Ишак не продается, — отрезал Голиас. — Как насчет повторного завтрака для моего друга?
Я, хоть и был голоден, мечтал поскорее отсюда убраться. Мне не нравилось, что к нам привлечено всеобщее внимание.
— Давай оплатим счет Джонса и сообщим, что он уже уехал, — шепнул я.
— Верно, — согласился Голиас. — А вон слуга, что работал ночью. Кажется, мы влипли.
Глупо полагаться на слугу, берущего взятки. Мы с тревогой наблюдали, как малый что-то шепнул хозяину на ухо.
Тергис вновь подошел к нам.
— Покажите-ка купчую, удостоверяющую покупку вами этой скотины, — потребовал он.
— А прошлогоднего снега ты не хочешь? — беззлобно спросил Голиас. Его нож уперся хозяину в брюхо. Тергис отскочил.
— Осел находился в номере, значит, он собственность гостиницы. Вы пытались его украсть. Я вас отдам под стражу.
Пока Тергис ждал, что мы ответим, Голиас спокойно положил в рот последний кусок и поднялся из-за стола.
— Встретимся на улице, Шендон, — небрежно сказал он мне и выскочил через окно. Осел едва успел убрать свою голову.
— Луций, бежим! — рявкнул Голиас снаружи. Хозяин растерялся. Он не знал, как ему поступить. Послать погоню за Голиасом и ослом или же схватить меня как заложника? Но, прежде чем он решил, что лучше синица в руках, я вскочил из-за стола.
— Держите его! — завопил хозяин. И неспроста. Я как раз повел на него боковую атаку. Мощный удар в скулу — и он перелетел через стол.
Оба слуги и один посетитель из тех, что вечно лезут не в свое дело, — отрезали меня от двери. Я бросился на них со всего размаху. Отшвырнув в сторону двоих, вместе с третьим вылетел в прихожую. Мы упали на пол, я подмял противника под себя. Он ослабил хватку, и через секунду я уже был на улице.
Казалось, все жители округи преследуют нас, вопя и указывая пальцем. Конечно, многие просто забавлялись, но я, едва не в каждом видя наемника разъяренного Тергиса, подналегал что есть мочи. Раздавались крики: «Стража!.. Стража!..» Постепенно преследователи отстали, и за нами бежал один только мистер Тергис. Однако настроен он был на более мирный лад.
— Погодите! — кричал он. — Мне не нужен ваш осел! Оплатите хотя бы счет!..
Я уже догнал своих друзей, и мчаться сломя голову не имело смысла.
— Он требует, чтобы мы оплатили счета, — сказал Голиас Луцию. — Ты способен с ним рассчитаться?
— Вас — вы — помните? — было — трое! — запыхавшись, заговорил Тергис. — Я — не — знаю — где — третий, но…
Он так задыхался, что говорить для него было сущей мукой. Однако лекарство оказалось под рукой. Мы стояли к Тергису лицом, но Луций продолжал стоять задом. Он только слегка повернул голову. Едва хозяин приблизился, он радостно взревел и лягнул его в живот.
— Расписки не требуется, — сказал Голиас. Судя по ликующему трубному реву, Луций остался доволен развязкой. Несомненно, он даже отвлекся от мыслей о своем несчастье. Да и я на радостях позабыл о завтраке, которого он меня лишил. Но не успели мы и несколько шагов шагнуть, как желудок мой забастовал.
— Мне необходимо подкрепиться, — заявил я Голиасу, — да и наш собрат Джонс не откажется от дополнительной порции. Только надо соблюдать осторожность.
— Навряд ли кто-то опять будет требовать, чтобы мы подтвердили свои права на него, — отвечал Голиас. — Однако его могут у нас украсть. Робин Тергис, кстати, напомнил мне, что осел не входит в перечень нашего имущества.
Он повернулся к Луцию.
— Хочешь сенца? Уши серого опустились.
— А крылышко цесарки?
Длинные уши вновь встали торчком. Осел облизнулся.
— Что ж, это будет повкусней. И, наверное, ты не откажешься от хлеба? — продолжал Голиас. Осел копытом провел шесть черточек на дороге.
— Ах, шесть кусков. И кружку эля, чтобы промочить горло?
Осел протрубил одобрительно, и Голиас махнул рукой.
— Настоящее представление бродячего цирка. Правда, Шендон?
Похоже, идея эта пришлась ему по душе. Я не разделял его восторга. Мне хотелось поскорее покинуть город, где на каждом углу нас подстерегали несчастья.
— Поторопимся. Не стоит дожидаться, пока нас оберут, — предложил я. — Кажется, на соседней улице есть постоялый двор.
Мы наскоро перекусили. Не забыли и про Луция, которому тайком принесли еду в стойло. После завтрака немедленно отправились в путь. Паруар остался позади.
За пределами города Голиас, искусный игрок в кости, оказался без заработка. О путешествии в карете нечего было и думать. Я опасался, что Голиас купит лошадей для езды верхом, вытряхнув всю нашу мошну. Но, как он сам заметил, проще нам плестись за ослом, чем заставить кобылу умерить шаг ради его неторопливой поступи.
Джонса не надо было вести за собой на веревке. Однако, чтобы не привлекать внимания, Голиас все же купил веревку и обвил ее вокруг ослиной шеи. Еще когда мы вели нашего четвероногого спутника по узким улочкам Паруара, я проникся к нему сочувствием. Побывав однажды в шкуре животного, я понимал всю глубину трагедии Джонса. Я также сознавал, что предо мною не просто человек в ослиной шкуре. Я знал, что его ум, его душа находятся в состоянии войны с ослиным обликом. Но человеческие силы в такой борьбе со временем иссякают. Против человека восстает не только пятая колонна ослиных инстинктов, но гораздо более опасный враг. Деградация наступает незаметно. Сначала вы всецело воспринимаете ваше новое положение как позорное. Затем вы осознаете его неестественность только разумом, так как новые ощущения становятся привычными. И, наконец, вам перестает казаться, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Вы стали животным и не сомневаетесь, что это в порядке вещей. У меня сжалось сердце, когда Джонс вдруг стал упираться, не желая сворачивать за угол. Упрямился-то вовсе не Луций. Осел брал верх над человеком.