— Уходи, уходи! — крикнула я, взяла рюкзак и ударила ее.
А она, уцепившись за ремни, схватила рюкзак и потом опустила его на пол. И села на корточки и принялась его обыскивать.
— Так вот ты зачем! — удивилась я и успокоилась. — Вот ты зачем! Думаешь, я что–то украла?
— Кто сказал «украла»? — заговорила она, продолжая рыться в рюкзаке.
Она шарила в нем сверху–вниз, точно ныряя — пальцы сложены вместе, — еще и еще раз.
— Ты превосходная утка, — сказала я, — даже трудно было себе представить.
— О боже, — пожаловалась К. М.Д., — эта твоя вонючка жутко пахнет. Как ты можешь держать в ней вещи? Твоя мать никогда не моется?
— Угу, не моется.
— Вот видишь? Сразу чувствуется.
— Да?
— Что да?
— Ничего, — сказала я. — Ты права.
Она склонила голову и уставилась на меня. Она перестала тормошиться и смотрела не отрываясь.
— Что ты все там говоришь?
— Я?
— Да, что ты все говоришь?
— Я не говорю, с чего ты взяла?
— Нет да, нет да, нет да, — закрякала она и вдруг закрыла глаза.
И задремала.
Я вышла на цыпочках и тихонько постучалась к Эржи.
— Эржи! — крикнула я. — Эржи, это я, открой. Она причесывалась. Распустила волосы и чесала их костяным гребешком, потом смазывала керосином, капала несколько капель на тряпку и проводила ею по прядям волос. Она была в исподнем — белая рубашка, обшитая по краям кружевами, короткая выше колен. Я прислонилась к двери и смотрела на нее.
— Причесывайся, причесывайся, — сказала я, — мне нравится на тебя смотреть.
Она подняла руки и быстро–быстро протерла корни волос. Над чулком открылась полоска белой кожи, выпуклая у резинок. Ноги стояли вместе, чуть скрещиваясь ниже колен в форме X. Сколько ей лет, определить было невозможно.
— Эржи, — сказала я, — я иду во двор, если меня позовут, крикни.
— Крикну, крикну, — сказала Эржи и перебросила все волосы на лицо.
Потом, чуть наклонясь вперед, стала натирать керосином затылок.
Во дворе было тенисто. И холодно. Каменные стены росли ввысь, небо поднималось голубым парашютом. Первая звезда вспыхивала всегда слишком поздно, когда кругом стояла уже ночь. Я смотрела вверх, каменное кольцо непомерно разрослось, я стояла в колодце, из которого свет вылетел, как воздушный шар.
— Эй! Э-эй!
К. М.Д. меня искала. Я не ответила, и она принялась плутать в темноте. Вначале кружила посреди двора, потом направилась вдоль каменной стены.
— Где ты?
— Где ты, черт возьми, — напомнила я ей. — Ты забыла главное.
— Ага, — сказала она, — вот ты где! — И она подошла ближе и уселась на камни, окружавшие грушевые деревья.
Уселась и вытянула свои короткие ноги — я могла бы дать ей взаймы еще на одну такую пару.
— Потрясающе! — сказала она. — Я жутко сижу. Тебе в зад камни не впиваются?
— Нет.
— И как ты это делаешь?
— Я ничего не делаю.
— Ты никогда ничего не делаешь.
— Конечно, что мне делать?
— Не понимаю, — сказала она.
— И не нужно. Что тебе понимать? Никакого нет смысла.
— Что?
— Ничего.
— Что–что? — И голова ее слегка склонилась к правому плечу.
— Поспи, — сказала я, — поспи немножко. Ты сказала достаточно слов.
— Не понимаю, — произнесла она и тут же задремала.
Она ровно дышала, полуоткрыв рот.
Я опустила голову на колени. Сразу чувствуется, что ты качаешься на качелях. От обжигающего ветра кожа резко пахнет, если опустишь голову на колени, снизу горячо, как будто заснула на солнце в горах и загорелась сухая трава.
— Мы опять разговаривали, — объявила К. М.Д., она проснулась и искала, куда сесть.
Она суетилась около меня.
— Да?
— Да. Он свистел у меня под окном.
— А я где была?
— Не знаю, это неважно. Он свистел мне.
— Ах так, — извинилась я. — Прости меня, я и не знала. Прости, пожалуйста.
— Не перебивай, — сказала она. — Что ты думаешь?
— О чем?
— Ну, как о чем? Об этом деле.
— Думаю, что это хорошее дело, — сказала я. — Но не уверена. Не могу поклясться.
— Так ведь он меня любит.
— Ну, тогда…
— Он посылает мне цветы и все такое… Сегодня мы целый час проговорили через окно.
— Целый час?
— Да.
— Потрясающе.