…Тетя Паша наполнила глубокую тарелку вареным рисом, белым и рассыпчатым, а по краям тарелки разложила красные мармеладки. Посредине, поверх риса, она сделала из мармеладок не то цветок, не то звезду.
– Это звезда? – спросил Сережа.
– Это крест, – ответила тетя Паша. – Мы с тобой пойдем прабабушку хоронить.
Она вымыла Сереже лицо, руки и ноги, надела на него носки, туфли, матросский костюм и матросскую шапку с лентами – очень много вещей! Сама тоже хорошо оделась – в черный кружевной шарф. Тарелку с рисом завязала в белую салфетку. Еще она несла букет и Сереже дала нести цветы, два георгина на толстых ветках.
Васькина мать шла с коромыслом по воду. Сережа сказал ей:
– Здравствуйте! Мы идем хоронить прабабушку!
Лида стояла у своих ворот с маленьким Виктором на руках. Сережа и ей крикнул: «Я иду хоронить прабабушку!» – и она проводила его взглядом, полным зависти. Он знал, что ей тоже хочется пойти, но она не решается, потому что он так парадно одет, а она в грязном платье и босиком. Он пожалел ее и, обернувшись, позвал:
– Пойдем с нами! Ничего!
Но она очень гордая, она не пошла и ничего не сказала, только смотрела ему вслед, пока он не свернул за угол.
Одну улицу прошли, другую. Было жарко. Сережа устал нести два тяжелых цветка и сказал тете Паше:
– Понеси лучше ты.
Она понесла. А он стал спотыкаться: идет и спотыкается на ровном месте.
– Ты что все спотыкаешься? – спросила тетя Паша.
– Потому что мне жарко, – ответил он. – Сними с меня это. Я хочу идти в одних штанах.
– Не выдумывай, – сказала тетя Паша. – Кто это тебя пустит на похороны в одних штанах. Вот сейчас дойдем до остановки и сядем в автобус.
Сережа обрадовался и бодрее пошел по бесконечной улице, вдоль бесконечных заборов, из-за которых свешивались деревья.
Навстречу, пыля, шли коровы. Тетя Паша сказала:
– Держись за меня.
– Я хочу пить, – сказал Сережа.
– Не выдумывай, – сказала тетя Паша. – Ничего ты не хочешь пить.
Это она ошиблась: ему в самом деле хотелось пить. Но когда она так сказала, ему стало хотеться меньше.
Коровы прошли, медленно качая серьезными мордами. У каждой вымя было полно молока.
На площади Сережа с тетей Пашей сели в автобус, на детские места. Сереже редко приходилось ездить в автобусе, он это развлечение ценил. Стоя на скамье коленями, он смотрел в окно и оглядывался на соседа. Сосед был толстый мальчишка, меньше Сережи, он сосал леденцового петуха на деревянной палочке. Щеки у соседа были замусолены леденцом. Он тоже смотрел на Сережу, взгляд его выражал вот что: «А у тебя леденцового петуха нет, ага!» Подошла кондукторша.
– За мальчика надо платить? – спросила тетя Паша.
– Примерься, мальчик, – сказала кондукторша.
Там у них нарисована черная черта, по которой меряют детей: кто дорос до черты, за тех надо платить. Сережа стал под чертой и немножко приподнялся на цыпочках.
Кондукторша сказала:
– Платите.
Сережа победно посмотрел на мальчишку: «А на меня зато билет берут, – сказал он ему мысленно, – а на тебя не берут, ага!» Но окончательная победа осталась за мальчишкой, потому что он поехал дальше, когда Сереже и тете Паше уже пришлось выходить.
Они оказались перед белыми каменными воротами. За воротами длинные белые дома, обсаженные молодыми деревцами, стволы деревцов тоже побелены мелом. Люди в синих халатах гуляли и сидели на лавочках.
– Это мы где? – спросил Сережа.
– В больнице, – ответила тетя Паша.
Пришли к самому последнему дому, завернули за угол, и Сережа увидел Коростелева, маму, Лукьяныча и бабушку Настю. Все стояли у широкой открытой двери. Еще были три чужие старухи в платочках.
– Мы приехали на автобусе! – сказал Сережа.
Никто не ответил, а тетя Паша шикнула на него, и он понял, что разговаривать почему-то нельзя. Сами они разговаривали, но тихо. Мама сказала тете Паше:
– Зачем вы его привели, не понимаю!
Коростелев стоял, держа кепку в опущенной руке, лицо у него было кроткое и задумчивое. Сережа заглянул в дверь – тут были ступеньки, спуск в подвал, из подвального сумрака дохнуло сырой прохладой… Все медленно двинулись и стали спускаться по ступенькам, и Сережа за ними.
После дневного света в подвале сначала показалось темно. Потом Сережа увидел широкую лавку вдоль стены, белый потолок и щербатый цементный пол, а посредине высоко деревянный гроб с оборочкой из марли. Было холодно, пахло землей и еще чем-то. Бабушка Настя большими шагами подошла к гробу и склонилась над ним.
– Что это, – тихо сказала тетя Паша. – Как руки положены. Господи ты боже мой. Навытяжку.
– Они неверующие были, – сказала бабушка Настя, выпрямившись.