– Вы будете иметь вещь, – сказал старичок. – Крутите руль. Звоните в звонок. Жмите педали. Жмите, чего вы на них смотрите! Ну? Это вещь, а не что-нибудь. Вы будете каждый день говорить мне спасибо.
Коростелев добросовестно крутил руль, звонил в звонок и давил на педали, а Сережа смотрел почти с испугом, приоткрыв рот, коротко дыша, едва веря, что все эти сокровища будут принадлежать ему.
Домой он ехал на велосипеде. То есть – сидел на кожаном седле, чувствуя его приятную упругость, держался неуверенными руками за руль и пытался овладеть ускользающими, непослушными педалями. Коростелев, согнувшись в три погибели, катил велосипед, не давая ему упасть. Красный и запыхавшийся, он довез таким образом Сережу до калитки и прислонил к лавочке.
– Теперь сам учись, – сказал он. – Запарил ты меня, брат, совсем.
И ушел в дом. А к Сереже подошли Женька, Лида и Шурик.
– Я уже немножко научился! – сказал им Сережа. – Отойдите, а то я вас задавлю!
Он попробовал отъехать от лавочки и свалился.
– Фу ты! – сказал он, выбираясь из-под велосипеда и смеясь, чтобы показать, что ничего особенного не случилось. – Не туда крутнул руль. Очень трудно попадать на педали.
– Ты разуйся, – посоветовал Женька. – Босиком лучше – пальцами цепляться можно. Дай-ка я попробую. А ну, подержите. – Он взобрался на сиденье. – Держите крепче.
Но хотя его держали трое, он тоже свалился, а с ним за компанию Сережа, державший усерднее всех.
– Теперь я, – сказала Лида.
– Нет, я! – сказал Шурик.
– Пылища чертова, – сказал Женька. – По ней разве научишься. Пошли в Васькин проулок.
Так они называли короткий непроезжий переулок-тупик, лежавший позади Васькиного сада. По другую сторону переулка находился дровяной склад, обнесенный высоким забором. Кудрявая, мягкая, низенькая травка росла в этом тихом переулке, где так уютно было играть, удалясь от взрослых. И хотя тупым концом он упирался в тимохинский огород, и две матери – Васькина и Шурикина – равноправно выплескивали из-за своих плетней мыльные помои на кудрявую травку, – но никто ведь не усомнится в том, что первый человек в этих местах – Васька, потому и переулок был назван Васькиным именем.
Туда повел велосипед Женька. Лида и Шурик помогали, споря по дороге, кто первый будет учиться кататься, а Сережа бежал сзади, хватаясь за колесо.
Женька, как старший, объявил, что первым будет он. За ним училась Лида, за Лидой Шурик. Потом Сереже дали поучиться, но очень скоро Женька сказал:
– Хватит! Слазь! Моя очередь!
Сереже страшно не хотелось слезать, он вцепился в велосипед руками и ногами и сказал:
– Я хочу еще! Это мой велисапед!
Но сейчас же Шурик его выругал, как и следовало ожидать:
– У, жадина!
А Лида добавила нарочно противным голосом:
– Жадина-говядина!
Быть жадиной-говядиной очень стыдно, Сережа молча слез и отошел. Он удалился к тимохинскому плетню и, стоя к ребятам спиной, заплакал. Он плакал потому, что ему было обидно; потому, что он не умел постоять за себя; потому, что ничего на свете ему сейчас не нужно, кроме велосипеда, а они, грубые и сильные, этого не понимают!
Они не обращали на него внимания. Он слышал их громкие споры, звонки и железный лязг падающего велосипеда. Его никто не позвал, не сказал: «Теперь ты». Они катались уже по третьему разу! А он стоял и плакал. Как вдруг за своим плетнем появился Васька.
Появился, голый до пояса, в слишком длинных – на вырост – штанах, подпоясанных ремешком, в кепке козырьком назад, – подавляющая, сильная личность! Какую-нибудь минутку смотрел он через плетень и все понял.
– Эй! – крикнул он. – Вы чего делаете? Велисапед кому купили – ему или вам? Иди давай, Сергей!
Он перескочил через плетень и взялся за руль властной рукой. Женька, Лида и Шурик смиренно отступили. Сережа приблизился, рукавом утирая слезы. Лида пискнула было:
– Две жадины!
– А ты – паразитка, – ответил Васька. И еще сказал про Лиду нехорошие слова. – Не могла обождать, пока маленький научится. – И велел Сереже: – Садись.
Сережа сел и долго учился. И все ребята помогали ему, кроме Лиды, – она сидела на траве, плела венок из одуванчиков и делала вид, что ей гораздо веселее, чем тем, кто ездит на велосипеде. Потом Васька сказал:
– Теперь я, – и Сережа с удовольствием уступил ему место, он все готов был сделать для Васьки. Потом Сережа катался уже сам, без помощи, и почти не падал, только велосипед вилял во все стороны, и Сережа нечаянно попал ногой в колесо, и четыре спицы вывалились, но ничего, велосипед все равно ездил. Потом Сереже стало жалко ребят, он сказал: