Совместную согласованную линию разговора с "Ежом", отшлифовывали вплоть до его приезда в Киев. Посчитали разумным не скрывать от него основных фактов, но и не раскрывать детали казуса с документами Найденко. Объяснили, что длительное пребывание в морге, стало результатом стечения ряда непредвиденных обстоятельств и халатности при оформлении учетных документов. Поддержали милицейские выводы о ненасильственном характере смерти в результате несчастного случая. При этом добавили, что некоторые сомнения у нас все-таки остаются. Но для их подтверждения, или опровержения, не хватает фактических данных и окончательные выводы в настоящее время сделать невозможно. Будем продолжать работу самостоятельно, в частном порядке. После долгих раздумий и уточнений, "Еж" согласился с нашими выводами. По крайней мере, подтвердил это словами и всем своим поведением на официальном опознании и в разговоре с руководством райотдела. Тело нам выдали быстро, оформление необходимых документов по факту смерти, тоже прошло без задержек. Из Киева, полным составом, отправились в Донбасс. Помогли с похоронами и скромными немноголюдными поминками. На кладбище, как-то неожиданно четко и ярко, совсем реально, из глубины памяти всплыла сцена нашего последнего разговора с отцом Сергием и его слова о неприкаянной душе несчастного Вовки. Только теперь, не умом, а чувством я оценил их полный истинный смысл. Если бы мы не вмешались и не добились пусть скромного, но важного и справедливого первоначального результата, тело Вовки Кондратенко, наверняка, было бы кремировано под чужой фамилией. А душа... Что было бы с его душой?! Сначала запертой в холодильнике морга на пять месяцев, потом прошедшей через пламя крематория и снова, вместе с пеплом и несгоревшими останками, закопанной в металлическом контейнере, без отпевания и прощальных слез близких, в неизвестном для них месте - я так и не смог себе ответить. Вспомнив, что отец Сергий просил привезти к нему Сергея Кондратенко, рассказал ему о священнике и передал его приглашение. Не раздумывая, он согласился приехать в ближайшие выходные.
Глава V. СЕРГЕЙ ПОЛЕВИЧ.
Следующие два года прошли незаметно - буднично. Мы с "Коршуном" продолжали работать над выяснением причин и обстоятельств гибели Вовы Кондратенко. После обнаружения и захоронения его трупа, эта работа уже не имела того эмоционального накала, личного и профессионального напряжения, которые давили и угнетали всех нас первые пять месяцев. "Еж" внешне несколько успокоился, но страдать и переживать меньше не стал. Что творилось у него внутри, понять и оценить в полной мере, даже нам, его близким друзьям, было очень трудно. Я познакомил его с отцом Сергием, сопровождая в первой поездке до самых дверей его прихода. Потом он несколько раз ездил к нему самостоятельно. Следуя предыдущим договоренностям, я не расспрашивал, ни одного, ни другого, о деталях этих встреч, содержании состоявшихся бесед и характере складывающихся между ними отношений. Заметил только, что "Еж" стал более замкнут, молчалив и задумчив. Звонить мне стал все реже и реже. Общались, в основном, по моей инициативе.
"Коршун" продолжал отработку Киевского железнодорожного вокзала и искал бродягу Николая Найденко. Я пытался найти и пообщаться с судмедэкспертом, выезжавшим на место происшествия, вскрывавшим и исследовавшим труп Кондратенко. В результате осмысления всей полученной ранее информации, у меня появились какие-то смутные предположения и догадки. Сформулировать их внятно и определенно я не мог даже сам себе. Надеялся, что личная встреча с экспертом все прояснит и расставит на свои места. Решить эту задачу оказалось не так-то просто. По неизвестным причинам, после увольнения из бюро судмедэкспертизы, он сменил место жительства, номер телефона, и даже коллегам и знакомым ничего не сообщал о своем местонахождении. Обсуждая с "Коршуном" текущие результаты и общее положение дел, мы оба не могли не замечать, что интенсивность и эффективность нашей работы падала с каждым месяцем. Надежда на раскрытие этого преступления таяла пропорционально уходящему времени. Все чаще кто-то из нас, под каким-нибудь благовидным предлогом, озвучивал сомнение: "А было ли в действительности, это самое, преступление? Может, наши милицейские коллеги были правы, когда советовали нам не искать черную кошку в темной комнате, особенно, если ее, действительно, там нет!" Не знаю почему, второй из нас, хотя и ощущал в тот момент, примерно, то же самое, вслух возражал: "Что, слабо стало?! Кишка тонка?! Или, все возможное уже сделано для раскрытия?! Не хандри и не заражай других! У нас еще по горло работы! Вперед, и с песней!" Я объяснял себе этот парадокс уже не профессиональными и личными амбициями, не азартом заядлых игроков, и даже не жаждой справедливого и заслуженного наказания для виновных. Все чаще возникало ощущение, что эта трагедия - тяжелое и важное для всех нас испытание. Прежде всего, испытание для нашей совести. Я часто задавал себе вопрос, есть ли у меня Совесть, и в каком она состоянии?! За время службы неоднократно возникали ситуации, принимались решения и совершались поступки, за которые потом было неловко, порой даже стыдно. Тогда я успокаивал себя тем, что этого требуют интересы службы и главная ее цель - восстановление чьих-то нарушенных прав и общей справедливости. Допускал, что эта высокая цель позволяет использовать любые средства для ее достижения, в исключительных случаях - переступать через некоторые нормы закона и общепринятые моральные принципы. После похорон Вовки угрызения совести начали доставать совсем с другой стороны. Жизнь молодого, положительного во всех отношениях мужчины, по чьей-то злой воле, оборвалась в самом расцвете сил. Его больше нет! Не будет достроен новый дом. Не будут бегать по нему счастливые дети. Не будут реализованы все его другие планы и мечты. А мы, его друзья и близкие, остаемся жить дальше. И уже ничего не можем исправить и изменить. Ни для него, ни для себя, ни для других. Снова и снова всплывали надоевшие риторические вопросы: "Все ли было сделано, и сделано как надо? Что делать дальше?" Согласившись на милицейский компромисс, мы не только существенно сократили шансы на успешное продолжение самого расследования, но и по собственной инициативе взвалили на себя тяжелый груз моральной ответственности за его конечный результат. Что будет, если оно окажется нам не по силам? Конечно, мы в любой момент можем остановиться, поднять руки и сдаться. Заявить себе и другим: "Мы сделали все, что смогли! Пусть, кто хочет и может, сделает больше!". Никто нас за это не упрекнет и не осудит. Но в том-то и беда, что никому, кроме нас с " Коршуном", да несчастных родственников, до гибели Вовки нет никакого дела! Значит, его любимый девиз десантника "Никто, кроме нас!", не потерял после Афганской войны ни своего смысла, ни своей актуальности. А что мы будем делать, если все-таки установим лиц, причастных к Вовкиной смерти?! Снова вводить ситуацию в легальный уголовный процесс? Навряд ли, это будет возможно. А что в альтернативе?! Месть и самосуд?! Не знаю, как "Коршун" и "Еж", а я на это уже, наверное, был не способен. Шел пятый год моей пенсионной гражданской жизни. Я был ею доволен. В дополнение к частной юридической практике и общественной ветеранской деятельности, с бывшими коллегами организовали ООО "Центр Безопасности Бизнеса". Специализировались на охранной деятельности и экономической безопасности предприятий, противодействии рейдерству. Худо-бедно, получалось неплохо. Строили планы на будущее.