Протестное репинское письмо «По адресу «Мира Искусства», естественно, ожидало своего момента для публикации и в некотором смысле должно было произвести эффект взорвавшейся бомбы. Но художник торопил события и 10 апреля опубликовал письмо в журнале «Нива», после чего и «Мир Искусства» в приложении к репинскому номеру перепечатал его текст и здесь же дал исчерпывающий ответ Дягилева — «Письмо по адресу И. Репина». Не скрывая своей радости, Стасов ликовал в связи с публикацией письма Репина, хотя его отношения с известным живописцем были тоже непростыми. Он был недалёк от истины, когда делился своим мнением со скульптором Антокольским: «…меня приводит в жалость и пугает часто Репин: он так бесхарактерен, так нерешителен, так вечно колеблется, то к плюсу, то к минусу, что ни на что не похоже. Для меня несомненно, что он в душе декадент и их всех уважает и любит, но только «обстоятельства» принуждают его быть против них».
На фоне последних событий о себе напомнил и другой «отважный» борец с декадентским искусством — Виктор Буренин, сотрудник газеты «Новое время», известный необычайно едкими статьями. Он уже не впервые песочил Дягилева, а на этот раз явно переусердствовал в своём убогом, «площадного порядка» остроумии. «Не знаю, к разряду Митрофанушек, падких до всяких запоздалых европейских и особенно французских мод, или к числу шарлатанящих дилетантов принадлежит г. Дягилев, издатель «Мира Искусства», — изливал свою желчь Буренин. — Но несомненно, что этот выскочка — дилетант самый комический, хотя в то же время и самый развязный из современных непризнанных судей искусства. Ведь не кто иной, как Дягилев, проповедует декадентщину с «учёным видом знатока» и содействует торгашеской рекламе в искусстве».
Фельетон этого писаки не мог не задеть за живое весь коллектив редакции журнала. «Лучшая защита — это нападение», — вспомнил Дягилев и решил вместе с Философо-вым отправиться к обидчику прямо домой, чтобы как следует его проучить. «Скор был Дягилев на презрительный жест», — писал С. Маковский в мемуарах, отметив, что он «умел разрубать гордиевы узлы с великолепным апломбом».
Между тем издатель «Нового времени» А. С. Суворин записал в свой дневник 18 апреля 1899 года: «Вчера Дягилев с каким-то господином пришёл в 11 часов вечера к Буренину и сделал скандал за фельетон в прошлую пятницу. Буренин закричал, чтоб позвали швейцара, а Дягилев со своим чичероне бросились бежать вниз по лестнице». Новость о том, что злобный критик получил оплеух от редактора «Мира Искусства», облетела весь Петербург, гуляла по Москве и добралась до Киева, откуда Михаил Нестеров писал своему приятелю: «Тебе, конечно, известно, что накануне Светлого праздника не один Илья Репин получил от Дягилева хороший ответ, но и Буренин дождался также достойной платы. Быть может, и не по-европейски Дягилев поступил, отхлестав Буренина по щекам, но согласись — другого выхода нет».
Любопытно, что ещё полгода назад, когда тот же критик обливал грязью только что появившийся журнал «Мир Искусства», Нестеров не только адекватно понимал происходящее, но и увидел в нём провиденциальный смысл: «Статья Буренина грубая и грязная — писана она по внушению людей обойдённых, с прищемлённым самолюбием. За такие статьи платят пощёчинами. За Дягилева порукой те имена честных и даровитых людей, которые сознательно доверились ему, признавая в нём человека способного и с хорошим вкусом. Об этом Буренин не хотел задуматься». Завершая поднятую тему, Нестеров тогда добавил: «Словом, будем верить в «звезду» (как говорит Серов) Дягилева, а мальчишество его можно ему простить».
После крупного скандала Буренин с большой осторожностью высказывался о «Мире Искусства» и, оставив декадентов в покое, сказал позднее Алексею Ремизову, что о сумасшедших он писать не хочет. Однако с Философовым в дальнейшем ему пришлось ещё столкнуться, и тот дважды врывался к нему с угрозой. «Не помню подробностей, но кажется, до мордобоя дело не дошло. И то слава Богу», — писал Ремизов.
Отвлекаясь от журнальных дел, но не выпуская их из виду, неразлучные кузены вместе с мирискусниками часто посещали столичные театры и концертные залы. «После концертов в Дворянском собрании «Мир Искусства», то есть Дима и Сергей Дягилев, плюс главные писатели и гости приезжали ужинать к нам», — вспоминала Зинаида Ратькова-Рожнова, родная сестра Дмитрия Философова и двоюродная — Дягилева. Её муж Александр Ратьков-Рожнов, которого все называли просто Сашей, был очень высокого роста. С возникновения «Мира Искусства» он знал многих сотрудников журнала и поддерживал с ними дружеские отношения. Летом 1898 года на его домашний адрес (Большая Морская, 34) художники присылали конкурсные рисунки для обложки первого номера журнала.
В том же году Филипп Малявин написал великолепный портрет семилетнего сына Ратьковых-Рожновых, который под названием «Портрет Ники» экспонировался на Первой международной выставке «Мира Искусства» (ныне находится в Третьяковской галерее). Саша Ратьков-Рожнов коллекционировал современную живопись, и все мирискусники охотно помогали ему в этом увлечении. Он в свою очередь давал картины из личной коллекции на дягилевские выставки.
Его супруге особенно запомнился один домашний вечер с участием кружка Дягилева, когда Дмитрий Мережковский читал несколько глав из своего нового романа «Леонардо да Винчи», ещё до публикации в журнале «Мир Божий», начавшейся в 1900 году. «В назначенный вечер пришло столько народу, сколько могла вместить наша квартира, и таких вечеров было много, — рассказывала Зинаида. — …Мережковский сидит за столом с лампой. Брат Дима сидит рядом. Электричество потушено, вода в графине. Капризный Дмитрий Сергеевич начинает. Полная тишина. Вдруг… скрип-скрип (как будто мышь грызёт). Дмитрий Сергеевич впадает в панику, так как боится мышей. Саше (моему мужу) Мережковский говорит: «Я не могу читать…» Дима зажигает свет… Всё в порядке… Дамы в вечерних туалетах. Писатели и молодёжь. Все не шелохнутся. Скрип замолк. Дима тушит свет. Опять скрип… скрип. Дима зажигает свет и говорит: «Какая собака развлекается?» И голос отвечает: «Это я… Малявин, рисую». Художник достал уголёк из камина и рисовал Дмитрия и Диму». Рисунок, конечно же, попал в коллекцию Ратьковых-Рожновых, но в настоящее время его местонахождение неизвестно.
Первая международная выставка «Мира Искусства» оказалась очень затратной и состоялась только благодаря щедрому меценатству Тенишевой и Мамонтова. На радость злопыхателей к началу осени 1899 года финансовое положение журнала существенно осложнилось в связи с банкротством Мамонтова и серьёзным конфликтом с Те-нишевой, желавшей иметь большее влияние на редакцию. Отстояв независимость, журнал продолжил существовать на временные субсидии от частных лиц. Но все последующие выставки «Мира Искусства» представляли творчество исключительно русских художников.
Для Дягилева Международная выставка 1899 года оказалась первой и единственной. Уже тогда он проявил особый интерес к портретному жанру, сделав экспозиционные акценты на портретах современников, в том числе близких к «Миру Искусства». Русская публика тогда впервые увидела портреты Бёрдсли и Таулоу кисти Бланша, Уистлера работы Больдини, Пюви де Шаванна — Латуша, князя П. Трубецкого и княгини Тенишевой — Серова, Александра Бенуа работы Бакста.
Ещё один экспонировавшийся на выставке портрет князя Сергея Волконского кисти Репина заслуживает особого разговора. Дягилев использовал всё своё неотразимое обаяние, чтобы заупрямившийся Репин выставил именно этот портрет, который действительно привлёк к себе всеобщее внимание. К примеру, Валентин Булгаков (последний секретарь Л. Н. Толстого) особенно восхищался этим «блестящим творением великого художника»: «Выдержанный в основном в двух тонах — палевом и чёрном (Волконский изображён в чёрном сюртуке), портрет поражал красотой, изяществом». Этот портрет Дягилев покажет (несмотря на разлад с Волконским) и в 1906 году в Париже на выставке русского искусства при Осеннем салоне.
Критик Сергей Маковский, впервые увидевший и портрет, и самого князя Волконского в квартире Дягилева в 1899 году на редакционном собрании, вспоминал: «Ему было 39 лет, но казался он моложе. Высокий, стройный, пластично-быстрый в движениях; сильный брюнет с тонкими породистыми чертами лица; холёные усы и бородка клином». Волконский был «обаятельно-сдержанный и в то же время восторженно-пылкий почитатель всего прекрасного, особенно музыки: когда он садился за рояль — стены дрожали». Вдобавок ко всему в столице о князе шла молва как о «поклоннике мужского пола». Дягилева, впрочем, это ничуть не смущало — с недавних пор о нём, Философове, Нувеле и Сомове падкое на сплетни общество говорило то же самое. Тогда эти слухи распространялись из уст в уста и по секрету всему свету, но уже в 1907 году Нувель говорил о себе, Дягилеве и некоторых других современных русских деятелях культуры: «Наша [личная] жизнь <…> достаточно известна всем в Петербурге».