Анна Павлова, связанная другим контрактом, приехала в Париж на неделю позже начавшегося Русского сезона. Французская публика по достоинству оценила её выдающийся талант, а критики с удивлением отметили, что похвалы в её адрес, расточаемые широкой рекламой в прессе, оказались ничуть не преувеличенными. Благодаря большим афишам, изображавшим Павлову в парящем арабеске, отпечатанным по великолепному эскизу В. Серова и расклеенным по всему городу, эту балерину знал «весь Париж».
С самого начала гастролей среди любимиц публики оказалась и Тамара Карсавина. «Неуловимая, задумчивая, безгранично грациозная красавица» — так восторженно отзывался неравнодушный к ней Р. Брюссель. Как танцовщица она имела свой стиль, что импонировало французам, и этот стиль идеально подходил к балетным постановкам Фокина. Именно запоздалый приезд Павловой дал счастливую возможность Карсавиной сразу же завоевать Париж и хорошее отношение Дягилева. Однако главным кумиром парижан стал Вацлав Нижинский. Отмечая его громадный успех, Фокин говорил в интервью «Петербургской газете»: «И действительно, это лучший современный танцовщик. Страшно лёгкий, гибкий и способный».
Дягилев познакомился с Нижинским в конце 1907 года, а не годом позже, как это утверждают почти все биографические источники. Об этом достоверно свидетельствует дневниковая запись поэта М. Кузмина от 25 декабря 1907 года: «Сергей Павлович хвастался Нижинским, спрашивал советов, которым не последует». Тогда, по-видимому, Дягилев в чём-то очень сомневался. Юного выпускника Императорского театрального училища тем временем «опекал» князь Львов, но, вероятно, он был не против того, чтобы передать «подопечного» Дягилеву.
Бенуа, который вплоть до весны 1909 года (балетных репетиций в Екатерининском зале) никогда не видел Дягилева и Нижинского вместе, был очень удивлён, узнав, что они знакомы уже полтора года: «Если же это так, то умение скрывать свои сердечные дела было доведено у Серёжи до виртуозности. <…> Если имя Нижинского и произносилось Серёжей, то исключительно в качестве имени артиста, который заслуживает особого внимания ввиду своей даровитости. Теперь же в Париже всем стало ясно, какое исключительное место Нижинский должен занять во всём деле и в какой степени «директор» им увлекается».
Между тем отношения Дягилева со своим секретарём и прежним фаворитом А. Мавриным заметно ухудшались. Ещё год назад, когда состоялась парижская премьера «Бориса Годунова», Бенуа внёс в свой дневник следующую запись: «Серёже он [Маврин] надоел, а, с другой стороны, он Маврина ревнует, замечая, что тот неравнодушен к женскому полу, слегка ухаживает за артистками и как будто мечтает «оскоромиться». К этому примешивается денежная сторона. У Маврина никогда нет денег. Серёжа ему выдаёт по 5, по 10 франков, и тому иногда просто не на что пообедать. Чудаки! Вчера произошла довольно грубая сцена на этой почве. Серёжа обругал Маврина дураком, выгнал вон из комнаты, довёл до слёз». Поэтому неудивительно, что спустя неделю после начала Сезона Маврин внезапно покинул Париж — сбежал с московской балериной Ольгой Фёдоровой, с которой у него завязался настоящий роман. А вот его выбор, пожалуй, может удивить, ведь буквально три месяца назад Дягилев признавался Бенуа, что эта О. Фёдорова — «единственная женщина, в которую он мог бы влюбиться». Вот как бывает!
Но и это ещё не всё. Примерно тогда же, нарушив контракт с Дягилевым, неожиданно исчезла Вера Каралли, похищенная известным тенором, не участвовавшим в Русском сезоне, Леонидом Собиновым. Роль Армиды, которую исполняла Каралли, с 25 мая и до приезда в Париж Павловой, с радостью приняла Карсавина. А «изменника» Маврина, по словам Бенуа, Дягилев «лишил навсегда своей милости». Впрочем, он не очень-то огорчался, ведь у него теперь был новый милый друг, к которому он так долго присматривался и наконец решил приложить все силы, чтобы приблизить его к мировой славе.
Вскоре Нижинский стал обладателем великолепного платинового кольца с сапфиром от Картье. Это был первый подарок от Дягилева, и Нижинский стал носить его вместо золотого кольца с бриллиантом, когда-то подаренного князем Львовым. Сердечная привязанность Дягилева и его ближайшие планы на будущее стали удивительным образом переплетаться. Ещё не завершив этот сезон, он думал уже о следующем, при этом роли Нижинского в новых балетах казались ему более яркими и значительными. Он принимал приглашения на следующий год на гастроли в Берлине, Лондоне и Брюсселе. Встречался с Равелем, которому заказал балет «Дафнис и Хлоя» на античный сюжет, с Дебюсси, выразившим готовность написать балет «Маски», действие которого происходит в Венеции в XVIII веке, а также с молодым и необычайно общительным поэтом Кокто, предлагавшим сочинить любое балетное либретто.
Но Дягилев не упускал из виду и русскую тему, говоря, что «всё-таки необходимо не терять связь с Россией и её историей». Внезапно появившаяся идея поставить балет «Ледяной дом» по одноимённому роману Лажечникова вскоре была им отвергнута. Он много думал о балете «Жар-птица», премьера которого планировалась, но так и не осуществилась в первом Русском сезоне.
Проблема ускользнувшей «Жар-птицы» заключалась прежде всего в музыке. Написать её Дягилев просил Черепнина. Однако представленные композитором пробные музыкальные фрагменты, вероятно, не отвечали высоким запросам заказчика и были отклонены. А невостребованный материал «Жар-птицы» Черепнин использовал в другом сочинении — симфонической поэме с характерным названием «Зачарованное царство». Следующим композитором, к которому обратился Дягилев за балетом, был Лядов. Предлагая написать «Жар-птицу» одному из своих старых учителей музыки, 4 сентября (старого стиля) Дягилев сообщал ему, что балетное либретто уже готово, «оно у Фокина и изготовлено совместными силами всех нас», и просил завершить клавир к 1 февраля 1910 года. На случай отказа Лядова он заранее думал о вариантах замены и перебирал в мыслях имена других композиторов. Дягилев с твёрдой решимостью заявлял, что ему «во что бы то ни стало хотелось увидеть новый балет осуществлённым».
По той причине, что накануне первого Сезона «Жар-птица» уже анонсировалась в парижской рекламе, ему пришлось пойти на хитрость. Он включил в дивертисмент «Пир» балетный дуэт — па-де-де Голубой птицы и принцессы Флорины из «Спящей красавицы» — и назвал его «Жар-птицей». Фокин внёс в трактовку партий некоторые изменения, а новые, соответствующие названию танцевального номера, костюмы в ориентальном стиле для Нижинского и его партнёрши (сначала Карсавиной, затем Павловой) были созданы по эскизам Бакста.
Выступления русских артистов в Театре Шатле, несмотря на отдельные неприятные происшествия, успешно продолжались. 9 июня его основную программу разнообразил гала-концерт хора Большого театра под управлением Авранека. Уже под конец Сезона балетная труппа неожиданно получила приглашение на набережную Орсэ и выступила с балетом «Сильфиды» в Министерстве иностранных дел на приёме в честь дипломатического корпуса, в присутствии президента республики. Кроме того, Дягилев добился, чтобы закрытие Русского сезона прошло на сцене Парижской оперы, правда для этого ему пришлось сделать благотворительный жест и объявить это гала-представление, состоявшееся 19 июня, в пользу Общества французских актёров. В свою очередь правительство Франции наградило Павлову, Карсавину, Фокина, Нижинского и Григорьева Академической пальмовой ветвью.
И наконец, последний незабываемый вечер для некоторых участников Русского сезона состоялся 20 июня в парке парижского особняка месье и мадам Эфрусси де Ротшильд на авеню дю Буа. Густые заросли деревьев позади эстрады, освещённой множеством прожекторов, стали великолепной естественной декорацией для романтических «Сильфид». «Собралась самая элегантная публика Парижа, многие приехали из Лондона», — сообщал в мемуарах тенор Дмитрий Смирнов, исполнивший на этом приватном концерте арии из опер и русские народные песни.