«…Результаты работы Гюйгенса послужили прочной базой для создания механики. Ньютона.
Колоссальная широта и стройность учения Ньютона, поглотившего как частности достижения Галилея и Гюйгенса, позволяют только при правильной исторической перспективе вполне оценить дело последнего в области механики».
Итак, вклад Гюйгенса в науку особенно заметен «при правильной исторической перспективе», то есть на фоне вклада его английского преемника…
Крылов так не сказал бы. Для него цена трудов ученого определяется лишь содержанием самих трудов, отнюдь не их воздействием на следующие поколения. По мнению Крылова, классики творят незыблемое и совершенное, и ценность их трудов со временем не меняется. Следовательно, чтобы оценить работы Гюйгенса, не надо апеллировать к Ньютону. Знаменитый голландец славен тем, что создал сам, ничем иным, далеким. Не будь работ Ньютона, это не уменьшило бы цены открытий Гюйгенса.
Подход Вавилова, как видно, шире и динамичнее. Он требует анализа и во времени. Заслуги ученого раскрываются не в одних его делах, но и в делах его преемников. В истории науки важны не только личности, но и перспективы. Славя классика, мы восхищаемся им тем сильнее, чем плодотворнее его идеи для других, чем больше скрытой творческой энергии оставил он потомкам.
Преемственность для Сергея Ивановича означала возможность эвристических находок: находок нового на основе старых — полузабытых или совсем забытых — идей.
Именно потому, например, изучая явление люминесценции, ученый тщательно выясняет, что о люминесценции говорили занимавшиеся ею предшественники: Г. Галилей и Р. Бойль, И. Ньютон и Л. Эйлер, Р. Бошкович и В. Петров, а в более близкие к нам времена — Дж. Стокс, Э. Ломмель, А. Беккерель, Г. Видеман.
Так же подходил Вавилов вообще к любой проблеме, которой занимался.
Что это давало?
Вот любопытное свидетельство уже не раз цитированного нами П. П. Феофилова:
«Изучение оптических работ ученых прошлого не было у С. И. Вавилова простым любованием стариной. Так, разыскав старинный мемуар Ф. Мари «Новое открытие, касающееся света», он почерпнул там идею о своеобразном методе фотометрирования и развил так называемый метод гашения, применение которого привело к циклу работ по квантовым флуктуациям светового потока и позволило открыть такое явление, как явление Вавилова — Черенкова».
Неудивительно, что прошлое — от весьма глубокого до совсем недавнего — прочно жило в сознании Сергея Ивановича (чему, естественно, способствовала и завидная его память). Жило, двигалось, взаимно переплеталось, а в конечном счете служило настоящему.
Человек, впервые знакомящийся со списком трудов Вавилова — книг, статей, докладов, посвященных деятелям естествознания (особенно точного), всегда бывает поражен не столько их количеством, сколько невероятным диапазоном. Здесь представлены эпохи, разделенные тысячами лет, и народы, разделенные тысячами километров. Ньютон и Галилей, Ломоносов и Лукреций, Фарадей и Эйлер, В. В. Петров и Коперник, Лазарев и Гюйгенс, Майкельсон и Лебедев… Как будто Сергей Иванович сознательно выбирал имена из разных народов и разных эпох, чтобы разгадать одну — общечеловеческую научную проблему: как возникают и развиваются основные принципы естествознания, как складывается объективное физическое мышление?
Снова и снова невольно просится вопрос: не потому ли Вавилов с таким пристальным вниманием изучал движение научной мысли в прошлом, чтобы, с одной стороны, посмотреть, нет ли в нем чего-нибудь пригодного для настоящего, а с другой — чтобы попытаться угадать направление грядущего развития науки?
О первом хорошо сказал в своих воспоминаниях Н. А. Толстой:
«Одной из замечательных черт Сергея Ивановича как научного руководителя было умение связывать историю науки с кругом сегодняшних идей. Он питал глубокое уважение к своим учителям, к крупным ученым прошлого и умел показывать, как много из того, что кажется сегодня находкой, в действительности есть старое забытое открытие».
Похоже, что до Вавилова никому из физиков не удавалось с такой же, как у него, отчетливостью показать преемственность высшего порядка: подспудную преемственность идей и принципов между людьми, разделенными временем и пространством, людьми, которые в большинстве случаев не догадывались о существовании друг друга. Как будто идеи и впрямь парят в воздухе истории и только ждут своих выразителей. И те находятся, когда есть условия. Тогда идеи выходят в свет, материализуются.