Когда приезжал Олег, то обычно после ужина на маленькой терраске начинался концерт. Сергей Иванович учил мальчиков петь:
Или:
Или арию из «Мартина Рудокопа»:
Я умирала со смеху, слушая это чудное трио.
Иногда появлялась у нас и маленькая Туся Пахомова, моя племянница, и мы шли за земляникой куда-нибудь на просеку или вырубку. В эту охоту Сергей Иванович вносил страшный азарт, так как предлагал считать, сколько кто ягод соберет. В лесу поднималась оживленная перекличка, и каждый считал громко свои достижения, и все старались перещеголять друг друга, спорили, пищали и хохотали на все голоса.
У Туси была крошечная такса Топси. Черные, свисающие по бокам мордочки ушки и смиренное выражение ее «лица» делали ее похожей на монашку, и Сергей Иванович звал ее «мать Топсия». На прогулках он часто вел ее на сворке, и забавно было смотреть, как она ныряла среди цветущего клевера, а Сергей Иванович добродушно о чем-то беседовал с ней.
24 июля, в день моих именин, наша Амальхен создавала дивные пироги. Один из них, называемый «Альт дейч», Сергей Иванович называл «пирогом имени Дюрера» и очень одобрял его. В это время обычно поспевают вишни, малина и абрикосы, что и было прекрасным добавлением к нашему скромному торжеству.
В это лето Сергей Ивапович начал писать биографию Ньютона и засиживался за работой до поздней ночи. За лето он загорел и при ходьбе дышал легче, хотя продолжал много курить, что при его эмфиземе и общей слабости легких было очень некстати.
ДЕДУШКА «БЕЗ ОДНОЙ ОСЬМОЙ». Недалеко от большой избы, где жили мы, на косогорчике, стоял маленький сарай, в котором жил муж нашей хозяйки. Это был в прошлом известный по всей округе самоварник (чинил и лудил самовары), красивый седой старик, горчайший пьяница. Из-за него наша хозяйка долго не соглашалась сдать нам дачу. Дело в том, что дедушка часто шумел, распевая удалые песни, церковные песнопения или просто азартно беседуя сам с собой. Причем постоянной его поговоркой было: «Я без одной осьмой всем немцам уши оборву!», которая в его рассказах вплеталась очень обильно, создавая совершенно уморительные речевые ситуации.
Дедушка обожал Сергея Ивановича.
Маленький рабочий стол Сергея Ивановича стоял у окна. Дедушка подходил к окну, опирался о подоконник обоими локтями, на них раскладывал свою огромную бородищу и молча с любовью созерцал Сергея Ивановича. Потом начинался разговор: «Все пишете, Сергей Иванович?» — «Пишу». — «Так, значит, пишете, без одной осьмой?» — «Все пишу». Дедушка протягивал через окно руку, Сергей Иванович подавал ему свою, вставал и в этом положении терпеливо выслушивал рассказы в таком роде: «Вы, без одной осьмой, не смотрите на меня! Что я? Что я теперь? А был я старостой, без одной осьмой. Вот в Ильинское их императорское величество прибыли, на мне сапоги лаковые, брюки плисовые, на груди медаль, без одной осьмой. Выстроили нас, старост. Все как один молчат! Конечно, император высказался: «Здорово, ребята!» Все как один молчат, значит, с перепугу. Я, без одной осьмой, выступил: «Ваше императорское величество, без одной осьмой, не сумлевайтесь! Мы Расею не выдадим!» Во время таких диалогов Дарья Ивановна, наша хозяйка, громыхая ведрами в сенях, говорила мне: «Никак старик опять Сергея Ивановича одолевает? Ну что ты будешь делать?» И, обращаясь к дедушке, кричала: «Отец, ну что к Сергею Ивановичу привязался? Иди сюда, помоги мне воду донести!» Дедушка с явным неудовольствием покорялся жене, а потом из сарая слышалось: «Я, без одной осьмой, всем немцам уши оборву!»
СВЕТЛЯКИ. Живем под Звенигородом на даче. Красивые скаты к реке, заросшие дубами и орешником. Заливные луга (не было еще Можайской плотины), полные высокой травой и даже редкими в Подмосковье цветами: пушистая белая гвоздика, мыльник и у болотец дикие желтые ирисы, «касатики». Сырые овраги, где в жару стоит прохлада и тень, а ночью светятся светляки. Они загораются в начале июля (Иванов день), как бы выражая избыток жизни земли, предельного ее напряжения.