— Если хотите, можете забрать мою жизнь, — сказала она женщине.
Та уставилась на нее непонимающими глазами.
— Это только справедливо, — проговорила серп Кюри. — Я взяла жизнь вашего мужа, лишила детей отца. Должно быть, вы ненавидите меня за это.
Вдова посмотрела на Цитру, словно спрашивая, что делать, но та лишь пожала плечами. Ее это предложение тоже изумило.
— Но… нападение на серпа карается выпалыванием!
— Нет, если вы сделаете это с разрешения самого серпа. К тому же у вас иммунитет. Обещаю — его у вас не отберут.
Нож лежал на столе между ними, и Цитра вдруг почувствовала себя, как те свидетели прополки: она словно застыла по ту сторону какого-то немыслимого горизонта событий.
Серп Кюри улыбнулась женщине с искренним теплом.
— Да не волнуйтесь вы так. Если вы ударите меня ножом, моя ученица просто отвезет меня в ближайший центр оживления, и через день-два я буду как новенькая.
Взгляд женщины приковался к ножу, взгляды детей приковались к матери. Наконец гостья сказала:
— Нет, не надо. Ни к чему.
Серп Кюри убрала нож со стола.
— В таком случае, приступим к десерту? — сказала она.
И тогда комнате посветлело, словно кто-то сдернул траурную завесу, и гости с внезапно проснувшимся аппетитом принялись уплетать шоколадный торт.
Когда они ушли, серп Кюри принялась помогать Цитре мыть посуду.
— Когда ты сама станешь серпом, — сказала она, — то, я уверена, не будешь делать прополку, как я. Или как серп Фарадей. Ты найдешь собственный путь. Возможно, он не принесет тебе искупления, не принесет даже покоя, но он хотя бы удержит тебя от ненависти к самой себе.
И тогда Цитра задала вопрос, который уже задавала раньше, но на этот раз с большей надеждой получить ответ:
— Почему вы взяли меня в ученики, Ваша честь?
Серп помыла тарелку, Цитра вытерла ее, и только после этого Кюри произнесла нечто совершенно ни к селу ни к городу:
— Ты когда-нибудь слышала о петушиных боях?
Цитра помотала головой.
— Давно, в Эпоху Смертности, негодники брали двух петухов, сажали их в небольшую клетку — что-то вроде арены — и смотрели, как те заклевывают друг друга насмерть, а сами делали ставки.
— Это было законно?
— Нет, но они все равно делали это. Жизнь до Грозового Облака была мешаниной причудливых и нелепых жестокостей. Я знаю, что тебе не говорили об этом, но серп Годдард хотел взять к себе вас обоих — и тебя, и Роуэна.
— Он хотел забрать нас обоих?!
— Да. А я прекрасно понимала: ему это надо, чтобы стравливать вас друг с другом, словно бойцовых петухов, — час за часом, день за днем, и все ради собственного развлечения. Поэтому я вмешалась и избавила вас от кровавой арены Годдарда.
Цитра понимающе кивнула. Она решила не упоминать, что от кровавой арены они так и не избавились. Им с Роуэном все равно предстоит смертельная схватка, и этого никто не в силах изменить.
Она попыталась вообразить, что случилось бы, если бы серп Кюри не забрала ее к себе. Они с Роуэном были бы вместе. Но под чьей рукой! Цитра не представляла себе, как Роуэн может ужиться с Годдардом.
Раз уж наступил вечер ответов, Цитра осмелилась повторить свой вопрос, прозвучавший столь неуместно тогда на улице над еще не остывшим телом:
— Почему вы сегодня выпололи этого человека без всякого предупреждения? Разве он не заслужил хотя бы момента истины перед ударом клинка?
На этот раз вопрос не оскорбил Кюри.
— У каждого серпа свой метод. Я действую так. В Эпоху Смертности конец часто приходил без предупреждения. Наша задача — восполнить то, что мы украли у природы, подражая ей. Поэтому я и выбрала такое лицо смерти. Я всегда выпалываю мгновенно и на публике — чтобы люди не забывали, чем мы занимаемся и почему мы должны этим заниматься.
— Но куда делась великая женщина-серп, выполовшая президента? Героиня, выступившая против коррумпированных корпораций, которые даже Грозоблако не смогло сокрушить? Я думала, прополки Гранд-дамы Смерти всегда совершаются ради высокой цели!
По лицу серпа Кюри прошла тень. Призрак былой скорби, о причине которой Цитра не могла даже догадаться.
— Ты ошибаешься.
• • • • • • • • • • • • • • •
Если вы когда-либо изучали мультфильмы Эпохи Смертности, вы вспомните один из них — про Койота и Дорожного Бегуна. Койот постоянно злоумышляет против ухмыляющейся длинношеей птицы. Ему никак не удается поймать Дорожного Бегуна; что бы он ни делал — все обращается против него самого. Он взрывается, сам себя расстреливает или падает с огромной высоты и разбивается.
Это очень смешно.
Потому что, как бы погибельно ни заканчивались проделки Койота, в следующем эпизоде он опять жив-здоров, словно центр оживления находится тут же, за пределами целлулоидной пленки.
Я не раз видела, как люди допускают промахи, приводящие к временному увечью или к недолгой потере жизни: на человека, бывает, сваливается что-нибудь увесистое, или он сам падает в открытый люк, или выскакивает на дорогу под колеса несущегося автомобиля…
И когда это происходит, народ смеется, потому что как бы ни был ужасен несчастный случай, пострадавший, словно Койот из мультика, вернется через день или два, в точности таким, каким был раньше, и ничуть не поумневшим.
Бессмертие превратило нас в мультяшных персонажей.
— Из дневника почтенного серпа Кюри
19
Тайна из детства
Цитра сама не понимала, что заставило ее затронуть вопрос, который был ей задан на конклаве. Возможно, то, что она неожиданно почувствовала в серпе Кюри родственную душу, увидев, как наставница угощает скорбящую семью и слушает — действительно слушает — их рассказы о человеке, которого выполола.
Тем вечером серп Кюри принесла в комнату ученицы чистое белье. Они вместе принялись застилать постель, а когда закончили, Цитра проговорила:
— Тогда, на конклаве, вы обвинили меня во лжи.
— Ты лгала, — сказала серп Кюри.
— Как вы узнали?
Кюри не улыбнулась, но и осуждения не высказала.
— Когда живешь почти двести лет, некоторые вещи становятся очевидны. — Она сунула Цитре подушку, и девушка натянула на нее наволочку.
— Я не сталкивала ту девчонку с лестницы, — сказала Цитра.
— Я так и подозревала.
Цитра сжала ладонями подушку — если бы та была живой, она бы ее задушила.
— Я не сталкивала ее с лестницы, — повторила Цитра. — Я толкнула ее под мчащийся грузовик.
Цитра села и отвернулась от серпа Кюри. Она не могла смотреть наставнице в глаза и раскаивалась, что доверила ей темную тайну из своего детства. Если сама Гранд-дама Смерти станет смотреть на тебя как чудовище — ты и правда ни дать ни взять чудовище.
— Какой ужасный поступок, — отозвалась Кюри, но голос ее звучал ровно, без нотки потрясения. — Она погибла?
— Мгновенно, — призналась Цитра. — Конечно, через три дня она вернулась в школу, но этим ведь не исправишь того, что я сделала… И что еще хуже — никто не узнал. Люди думали, она споткнулась и упала. Другие ребята смеялись. Ну, вы же знаете, это очень смешно, когда кто-нибудь становится квазимертвым в результате нечастного случая. Но это не был несчастный случай, и никто этого не знал! Никто не видел, как я толкнула ее. А когда она вернулась, то и она не знала.
Цитра заставила себя посмотреть на Гранд-даму Смерти, которая теперь сидела в кресле в другом конце комнаты и смотрела на девушку своими проницательными серыми глазами.
— Вы спрашивали про мой самый плохой поступок, — сказала Цитра. — Теперь вы знаете.
Серп Кюри заговорила не сразу. Нарочно держала паузу.
— Что ж, — наконец произнесла она, — придется как-то с этим разобраться.
Ронда Флауэрс полдничала, когда раздался звонок в дверь. Сначала она не придала ему значения, но несколько мгновений спустя, подняв голову и увидев, что мать стоит на пороге кухни с перекошенным лицом, девушка поняла: произошло что-то ужасное.