Соседкина дочка, Оленька, шустрая девчонка лет шести, принесла мне еще целую пригоршню черепков от разбитых крынок, и в этих черепках мы с ней тоже рассаду потом посадили. А парничок уже у себя на огороде она сама поставила, правда совсем маленький. Я ей два пакета дал – думал, поиграет и выкинет, но парничок она всерьез построила. Пакетов ей хватило на половину одной стенки, так она вместо пленки бумагу на рамки пришила – обрывки бумаги были выпрошены в бакалейной лавке. Затем она их пропитала парафином из свечного огарка – правда тут ей брат помог, Коля, парень лет десяти, с которым мы как раз и рыбачили. Свечи тут парафиновые сами делали, благо в лавке парафин с нобелевского нефтяного завода продавался очень дешево. Выпрошенной бумаги ей правда все равно не хватило, но я ей выдал еще пяток пакетов – и у нее получился парничок метра на полтора длиной. Для парничка ей я специально шесть помидорных кустов потом выделил, больше в него не помещалось, да и пару десятков капустной рассады отдал: уж очень ей было интересно с огородом возиться.
Не забывал я дважды в день, утром и вечером, бегать на Волгу. Продолжалось правда это недолго: двадцатого марта Волга вскрылась и приработок мой прекратился. Хорошо еще что сосед однорукий меня предупредил, что завтра ледоход начнется, не пропали удочки мои. Точнее, две все же пропали, я решил, что может Волга не с утра вскроется и рыбку поймать все же получится – и парой "удочек" рискнул. Не получилось, и две удочки 'уплыли'. Но все же почти два рубля я заработать успел – сверх уже потраченного.
А на следующий день вернулся с пахоты Дмитрий – у него соха сломалась. По правде говоря, я вообще не представлял, как такой палкой землю пахать. Соха у Димы была старая, еще отцова, дядья сохранили. Чтобы ее починить, требовалась какая-то специальная дубовая палка, а дубы в округе еще деды нынешних жителей все повывели. Купить же таковую можно было либо во время навигации, с проплывавших по Волге белян, либо – как сейчас – только на Царицынских лесопилках. В Ерзовке же лесопилка была небольшая, и дуба на ней не было, только ель и сосна, да береза "на дрова". Так что, наскоро собравшись, мы отправились в Царицын. В этом смысле повезло, что сломалась соха рано утром, так что, запрягши лошадку в телегу, мы добрались до городских предместий уже к полудню – все же земля была еще подморожена и дорога не превратилась в пропитанную навозом трясину.
По дороге у меня появились новые темы для обдумывания "вписывания в местный менталитет". Я просто не сразу сообразил, но когда уже выехали на тракт, я задал Диме в общем-то естественный вопрос:
– А что, Федор, в селе ни у кого вообще палки нужной нету?
– Да есть, почему не быть? – немного подумав, ответил он. – Почитай у кажного найдется – соху починить, ежели что, или для иной какой надобности.
– Так может проще у соседей попросить? Или даже купить у них? А то ведь весь день потратим.
– Нет, не даст никто, и за деньги не даст – убежденно ответил он. – А ежели у них соха сломается, или еще зачем палка нужна будет? Нет, не дадут. А на рынке купить – так на то и рынок, чтобы продавать.
Да, странные тут на селе отношения. Незнакомого парня подобрать, обогреть и накормить – это запросто, а палку дать – так ни за что. Есть над чем подумать. И этим-то я и занимался оставшиеся два с лишним часа пути.
Глава 4
Евдокия Петровна хозяйкой была справной, да и жила милостью Божьей не обиженной: из пяти детей трое живы, да и дом в достатке был. Пока муж не простудился два года назад и ее не оставил вдовой. Пахоты конечно в аренду сдать пришлось, чтобы было чем налог подушный оплатить, да уж вышли те денежки, только три рубля с двадцатью копейками и остались. До осени еще конечно можно до шести рублей денег набрать, молоко в город возить – корова еще в силе, ну а чем зиму пережить – об этом и думать страшно.
Было думать страшно. А тут – появился у соседа, у Димки, инженер гостем, из Астралии иноземной – и все иначе стало. Чудной инженер: сам молодой совсем, а детишек со всей улицы привечает, кормит да обиходит. Огороды вон сам копает, да и других заставляет: воды, говорит, на все огороды хватит, картошки да капусты посадим – и весь год сыты будем. А ведь и впрямь пруд поставил – утонуть можно. Вроде и невелика хитрость, а кроме инженера никто и не додумался овраг перегородить запрудой этой. А запруда-то – глянуть страшно, больше дома, а он почитай один ее и насыпал. Что там Кузька однорукий ему напомогал-то? Али дети малые – ну сколько они нарыли-то? Воды же – саженей в сто пятьдесят пруд тот длиною, на огороды – точно хватит. Сыты – не сыты, а уж с голоду не помереть может и получится: еще снег не везде стаял, а у него в прозрачном домике уже зелень вовсю.
Грит, что у него энер… как его, жайзер в заду. И детям такой же поставить грозится. А Колька – в бане давеча с ним был – грит что задница у него как у людей, нет там ничего… но все копает, строит – и без устатку! И помогать всем помогает. Косу вон поправил – на лету солому режет! Оленьке вон тоже домик прозрачный построить помог, пузырь тонюсенький для стенки подарил. Вот у Димки соха сломалась – так с ним же в город и поехал, обратно помогать. Хороший этот инженер Александр Владимирович, добрый, к людям обхождение имеет.
Одно странно: вроде православный, а в церковь не ходит, и не крестится на нее. Димке, правда, сказал что в Астралии этой нету церквей православных, вот и не знает он таинств – но может врет? Хотя ведь точно не жид, в бане жиду не спрятаться. У них, у жидов-то сразу видать, а у русских мужиков…
Ой, прости Господи за мысли срамные. Александр Владимирович сказал, что его лопатой огород мне копать, пока нету его, чтоб лопата не простаивала. А как лопата-то простаивать может? Ой… копать надо, копать! Дай Бог здоровьица Александру Владимировичу…
Город я почуял издали. Причем именно почуял – ветерок вдруг донес волну запахов, сравнимого с ароматом огромной свинофермы. Хотя сама дорога – Астраханский тракт, как мне Дима сказал – тоже навозом вымощена и пахнет ни разу не "Шанелью", но тут пахнуло – так уж пахнуло. И сразу, только проехали небольшой пригорочек, открылся город: скопище каких-то хибарок с одной стороны дороги – и явно заводские корпуса с другой. Запах шел не от завода.
– Ну в Царицыне и запах! – поделился я с Димой ценным наблюдением. Не для того, чтобы "открыть ему глаза", а просто чтобы хоть что-то сказать: последний час мы ехали вообще молча и мне показалось что Дмитрий на меня чем-то обижен.
– Дык не город это, до городу-то еще верст пять будет. Завод это французский, Урал-Волга называется.
– Как?
– Урал-Волга, вон там дома – называется "маленькая Франция". А это – он указал рукой – ихний поселок, рабочие, стало быть, живут тут. Ох и ужасти тут! Я-то подальше работал, на Бранобеле – тетка помогла наняться. Я-то у тетки жил, а иные – больше тут. У Бранобеля свой городок есть, однако там только рабочие живут, кто на все время. А кто из крестьян на зиму работать нанимается – вот тут же живут, у Бранобеля вся земля ихняя, жить не разрешают.
– А в городе жить?
– Так и в городе не разрешают, да и места там нет. В другой раз в город поедем – сам увидишь.
– А почему в другой раз?
– А тут торг ближе, и запрашивают меньше. Здесь палку и купим, на лесопилке. Вон там, с того краю на рынке.
Да, это я просто разбаловался на свежем воздухе в деревне. И пахло вовсе не как в привокзальном сортире Мухосранска, а вовсе как в двадцати шагах от него. Неприятно, но терпимо. А на рынке, куда мы завернули, и вовсе знакомый запах конского навоза полностью забивал прочие ароматы. Хорошо еще, что дорога шла высоко над рекой: тракт был почти сухим и грязи было немного. А вот то, что Дима назвал словом "рынок", было уже очень грязным местом и мне туда не хотелось. И вдруг я увидел напротив рынка у завода довольно большой домик с чуть менее большой вывеской: на вывеске в половину стены была надпись 'Скобяные и иные железные товары т-ва Урал-Волга'. Договорившись встретиться у этого магазина, мы разошлись, каждый в своем направлении.