Транссиб уже полностью запустили, только вот через Байкал летом вагоны паромом возили, а зимой – по льду. Причем по льду возили на конной тяге: паровозы были слишком тяжелые. И именно поэтому еще в сентябре Илья со своим первым харьковским "творением" – четырехсотсильным дизельным локомотивом для широкой колеи весом всего в десять тонн – отправился в Петербург, в министерство путей сообщения. У этого трехосного "маневрового тепловозика" путейцы нашли лишь один недостаток: он был один, в смысле количества. И если он сломается посреди Байкала… Так что Илья сидел безвылазно в Харькове, где делалось еще два таких же локомотива.
Ночью, после встречи с Михайловским, Мышка, положив голову мне на грудь, неожиданно сказала:
– Ты готовишься к войне с Японией. С самого первого дня, как ты тут оказался, к ней готовишься… Все эти заводы, все, что ты делаешь – ты делаешь чтобы победить в войне. Почему ты только про нее думаешь?
– Нет, дорогая. Я не к войне готовлюсь, а к счастливой жизни для всех. К сожалению, иногда счастливой жизни мешают войны. Не с Японией, а вообще. И я просто знаю, что если мы, вся Россия, будет достаточно сильной, то враги на Россию не нападут – а это одна из важнейших составляющих счастья. Сейчас же, оказалось, на нас хочет напасть именно Япония – и то, что я к этой войне… мы, Россия, к этой войне благодаря мне, тебе, всем нам оказалась готова – это значит, что в России будет меньше горя. Меньше убитых, раненых, меньше вдов и сирот. Но это – лишь маленькая часть того, что мы делаем. Разве большие урожаи – это подготовка к войне? Это подготовка к миру, где все люди будут сыты, одеты и обуты.
– Ты поедешь на войну?
– Нет. В смысле – сам воевать я не буду. Я не солдат и не полководец. Я – инженер. Но ты, наверное, все же правильно спросила: мне, как инженеру, нужно все же быть поближе к войне – чтобы лучше помочь солдатам и полководцам. А на войну поедет Юрьев со своим институтом.
– Я могу что-то еще сделать, чтобы тебе помочь? Я хочу поехать с тобой…
– Да, можешь. Только тебе туда ехать не надо. Ты же английский язык знаешь?
– Нет, только немецкий. Но я выучу, если нужно.
– Давай завтра поговорим, поздно уже. У меня кое-какие мысли есть, но мне их еще немного подумать надо…
– Спи, завтра подумаешь.
– Спокойной ночи!
Ночью мне снились почему-то французские трактора, везущие куда-то пушки по заснеженной степи, Поль Барро, сидящий рядом со мной в кресле напротив огромного плазменного телевизора и объясняющий, почему блондинке, вещающей с экрана, нельзя верить…
Утром я выехал в Одессу, куда со своим сухогрузом приплыл Мухонин. Сутки с лишним пути – это долго, но требовалось все обсудить лично.
– Ну, попробую поискать – ответил на мой вопрос Петро Пантелеевич, – и скорее всего, найду. Где только нашего брата нет!
– А как у вас там с деньгами?
– У Карла брать неприлично, ему наоборот денег дать стоило бы. Но на счетах пароходства тысяч тридцать долларов найдется.
– Мало, я попрошу жену перевести полмиллиона. И предупрежу ее – если тебе понадобится больше, телеграфируй прямо ей.
– Думаю, что хватит, но если что – я так и сделаю. Сколько самое большое я могу потратить?
– Сколько надо. У нас не будет другого шанса.
Из Одессы я заехал в Феодосию, к Березину. Сергей Сергеевич как раз заканчивал достройку девятого судна "птичьей" серии, названный, в силу бедности моей фантазии, "Smart Penguin". На двух стапелях в разной степени готовности стояли ещё один "Буревестник" – только на этот раз "Petrel" и еще один "Альбатрос" – "Mallеmuck". Хороший у англов язык: слова – разные, а суть – одна. Если все правильно перевести…
Березин пообещал встать на уши, но закончить "Буревестник" до конца ноября. Мне, в общем-то, было не к спеху, но лучше раньше чем позже: "птицы" все же возили важные грузы во Владивосток и Порт-Артур. А плановым грузом для "Буревестника" должны были стать сборочные комплекты для двух десятков новых траулеров: на Сахалине рыба тоже очень нужна, ведь туда уже почти две тысячи человек отправлено. Ну а "Умный Пингвин" – он уже через неделю должен отправиться с рейс с чрезвычайно важным грузом: Клим Тимофеев в Тамбове свое обещание перевыполнил и теперь на складах судостроительного погрузки ждали двадцать тысяч "сверхплановых" мин.
Еще летом, опять-таки благодаря старым связям в Артуправлении, "Lehmann Fishing Cannery" получила право на строительство консервного завода и причалов для своих траулеров рядом с лесными складами на территории концессии Безобразова. То есть артиллеристы меня с Александром Михайловичем просто познакомили, а уж обо все прочем я сам с ним договорился – и в начале сентября "Albatross" выгружал там все необходимое для строительства.
Впрочем, само строительство продолжалось очень недолго – там всего-то строить было пару цехов для разделки рыбы и склады-сараи. Все простое, из обычных досок, с простыми жестяными крышами. Правда складов было довольно много – все же предназначались они для хранения минимум пяти тысяч тонн консервов, но к строительству активно привлекалось местное население и в сентябре фабрика заработала. Хорошо заработала: ежесуточно из автоклавов выходило до десяти тонн рыбы в железных банках. Но "американский аппетит" был раз в десять больше – и строительство продолжалось, как продолжался и завоз оборудования.
Корейцы, составляющие большинство населения, были весьма шокированы размером предлагаемой зарплаты: "Lehmann Cannery" за разделку рыбы платила раз в пять больше, чем получали рабочие-лесорубы. Но и требования к работникам предъявлялись высокие, брали далеко не всех, причем приоритет отдавался женщинам. Тем не менее в целом отношения с местными были очень дружественными – и они особо в дела "консерватории" не лезли. А когда уже в конце ноября потребовалось загрузить на пришедший "Пингвин" почти семьсот тонн консервов – жители почти всех окрестных деревень дружно бросились помогать. Что очень дело ускорило: море тут было мелкое, судно ближе десяти верст к берегу подойти не могло. Благодаря их помощи погрузка заняла всего трое суток (как и разгрузка прибывшего оборудования) – все же разгрузить почти тысячу тонн двумя "сухогрузами" было трудновато.
Как сообщил мне позднее директор консервной фабрики Юрьев, за всю погрузку и выгрузку был безвозвратно утоплен лишь один ящик. Но он предпочел списать потерю, чем вызвал бурную признательность корейских трудящихся, так и не сообразивших задуматься, а зачем хозяева фабрики, собственно, почти половину ящиков с консервами привезли обратно на склады.
Вообще-то у Безобразова лесная концессия была не только на пограничье Кореи с Китаем, но и на острове Дожалет – на другой стороне Кореи, в Японском море. Сам Безобразов островом не заинтересовался: далеко, да и бухт подходящих на острове не было. Единственное место, которое можно было назвать "бухтой", было проломом между двумя скалами, метров пятьдесят шириной и полтораста длиной. Но, поговорив со своими "мичманами", я решил и этим островком заняться – лес рубить, естественно. Для начала туда отправилось сотня шахтеров и строителей – вырубать в скалах хоть какие-то проходы и построить приемлемое жилье. Местного населения на острове было меньше тысячи, так что пришлось делать все самим. Бухту же было решено использовать в качестве дополнительной базы тралового флота, для чего там было построено к декабрю хранилище для солярки и прочих расходных материалов. Охранять остров и склады я уговорил астраханских казаков, поначалу – сотню человек.
Новый тысяча девятьсот четвертый год я встретил правильно – в кругу семьи. В гости к нам с пятого этажа спустились Юра с Камиллой, повосхищались новогодней елкой. Ровно в полночь по трансляции раздался бой курантов (предварительно записанный на магнитофон). Народ – что уже стало традицией в городке – высыпал на площадь, мы тоже сходили туда, на горке покатались. Нормальный такой Новый год получился – потому что в старом было сделано очень много.
Очень много: у деревни Бело Озеро отрыт и начал выдавать на гора уголек карьер – именно для него в Коврове были изготовлены первые два десятка экскаваторов. В Ирбите были собраны первые сто тяжелых мотоциклов с колясками. На Бире и Амуре были выстроены четыре новых деревни, и полторы тысячи саратовских крестьян новый год праздновали уже на новом месте. Во Владивостоке была построена новая (хотя и небольшая) верфь, где к работе приступили уже две сотни рабочих. А в Кологриве был запущен первый агрегат электростанции и выстроен (пока еще пустой) главный корпус аммиачного производства.