Одинокая косуля медленно бродила по небольшой полянке возле промерзшего до самого дна ручья и разрывала тонкий слой снега в поисках чего-нибудь съестного, попутно обрывая тонкие ветви кустарников, что росли по краю поляны. Несмотря на ее увлеченность поиском еды она не забывала постоянно осматриваться вокруг. Чуткие уши стояли торчком, улавливая мельчайшие звуки, довольно скупого на них зимнего леса. Может быть нос косули и не мог соперничать с носом волка или собаки, но и им она не забывала пользоваться, в общем подобраться к этому осторожному зверю было весьма сложно.
Неожиданно в десятке саженей от косули колыхнулась одна из разлапистых еловых ветвей. Зверь тут же вскинул голову и не мигая уставился в ту сторону. По напряженному виду косули было понятно, что она в любой момент готова сорваться с места, стоит ей почуять хоть каплю опасности. Почти минуту она неотрывно смотрела на подозрительную ель, стоявшую в окружении маленьких елочек, из-за чего та напоминала курицу с цыплятами, и лишь потом успокоилась и вернулась к трапезе.
С едва слышным потрескиванием замерзшие плечи лука начали медленно сгибаться. Ровная, без единого изъяна стрела аккуратно заскользила по телу лука вслед за оттягивающейся назад сухожильной тетивой. Острие широкого железного наконечника было направленно точно в пасущуюся возле ручья косулю. Вот зверь вновь замер, разрывая снег и уже в следующий миг легко хлопнула тетива и стрела устремилась вперед. Всего мгновение, один удар сердца и ледяное железо встретило на своем пути теплую плоть косули.
Зверь не ожидавший атаки пошатнулся, но в следующий же момент распластавшись в неловком прыжке скрылся за кустами.
Из-за елей наконец-то показался охотник. Старый и порядком износившийся тулуп, запорошенная снегом заячья шапка, высокие кожаные сапоги мехом вовнутрь и тонкие кожаные перчатки на руках, сжимавших явно редко стоящий без дела лук. За пояс были заткнуты толстые варежки, которые хорошо греют руки, но очень мешают во время стрельбы, а на ноги чтобы постоянно не проваливаться в сугробы, которые, впрочем, пока что не поражали глубиной, были надеты снегоступы. Лицо до самых глаз скрывал вязаный шарф, на поясе покоился полный колчан, нож и пара небольших мешочков. В след за стрелком из-за деревьев показался еще один человек одетый точно так же, но вместо лука тот нес на плече пару копий и был слегка ниже своего напарника.
— Убежала, — коротко заметил низкий скучающе взглянув в сторону кустов за которыми скрылась косуля.
— Далеко не уйдет, — так же спокойно ответил первый, снимая с лука тетиву.
Молча потоптавшись на месте второй все же не выдержал и спросил:
— Ну так мы идем за ней?
— Я да, ты нет, — все так же спокойно произнес первый, уже убравший лук в чехол, который достал из мешочка на поясе. Свое оружие он очень берег, иногда с излишней дотошностью.
Низкий не стал возмущаться, а лишь молча наблюдал за сборами лучника.
— Отдай копье, а сам за санями иди. Толку вернуться по нашим следам хватит? — усмехнувшись одними глазами спросил высокий.
— Не смешно. Пока тебя не было, брат, я один ходил на охоту, — проворчал второй отдавая копье.
Высокий тихо фыркнул:
— Бродил по опушке, да зайцев из ловушек доставал?
— Не правда! Я…
— Хаку, иди уже за санями, — прервал высокий младшего брата. — До ночи надо вернуться домой, не хотелось бы в лесу ночевать.
Тот замолчал и развернувшись быстро зашагал в обратном направлении. Когда он почти скрылся за елями старший, провожавший его взглядом, неожиданно произнес:
— И кстати, в следующий раз следи за копьями и не цепляйся ими за ветки.
Младший слегка дернулся, как от затрещины, и вжав голову в плечи скрылся в лесу.
Оставшись на поляне в одиночестве, охотник стянул с лица шарф и вытер лицо. Из-за того, что дышать приходилось через шарф та часть лица которую он скрывал становилась влажной и сильно мерзла на морозе. Возможно тогда вообще не стоило снимать шарф, но Хакару было не привыкать к холоду, а лицо он прикрывал больше для того, чтобы не выдавать свое местоположение вырывавшимся изо рта паром. Натянув на руки варежки и подхватив копье, парень отправился в след за убежавшей косулей.
***
Хакар вернулся домой две с лишним луны назад. Про стычку недалеко от опушки к тому времени знала уже вся деревня, но мало кто знал ее причину. Встречать охотников вышло всего несколько человек, но уже к вечеру все в деревне знали и про нападение нанятых разбойников на караван купца Резельсона и про то, что в отчий дом вернулся старший сын Ланы и покойного Холкина. За следующие нескольких дней Хакара навестили некоторые жители его родной деревни и на этом все закончилось, долго чему-то удивляться было не принято у брильемцев. Как и лезть в чужую жизнь.
Хак же занялся обычными домашними делами. Учитывая, что он теперь являлся старшим мужчиной в доме дел скопилось предостаточно. За пару месяцев он успел подлатать крышу, починить почти все охотничьи снасти, в избытке оставшиеся от отца, съездить с братом за дровами и многое другое. Про свои Охотничьи дела парень практически ничего не рассказывал, предпочитая отмалчиваться, хоть Лане и было интересно. Иногда его мать вела себя не совсем как брильемка, чем в свое время и привлекла Холкина.
Идти по следу косули было легко. Раненый зверь, не разбирая дороги ломился сквозь кусты и скакал через валежник. Тут и там на снегу алели капли крови. Примерно через четверть версты дорога пошла в гору. Идти по заснеженному склону холма оказалось тяжело не только для человека и очень скоро Хакар отыскал раненую косулю. Зверь лежал на снегу и дышал через раз. При появлении охотника он даже не попытался подняться на ноги. Опустившись на колени возле косули Хак достал нож и сжав рукоять двумя руками прошептал что-то на языке, который и сам почти не понимал, но проигнорировать этот обряд было нельзя. Проделав это, охотник наконец-то добил зверя, прекратив его страдания.
Слова что он шептал, были на старобрильемском языке. Их точному значению Хакара никогда не учили. В его деревне этот язык знал лишь старейшина, да может его сын. Нет, где-то в глухих лесах живет еще лесной народ, что может свободно общаться на этом языке, но здесь, на границе с остальными людскими королевствами это наречие было практически забыто. Сейчас же старобрильемский язык применялся лишь для обращения к Богам во время обрядов и ритуалов. К примеру, Хакар знал, что сказанные им слова — это благодарность Ухтану, богу Лесов и Охоты, который был одним из главных божеств для брильемцев, но на этом все.
Церковь Трех считала брильемских богов языческими и даже пыталась с этим бороться. Еще до рождения Хакара Церковь направила в леса несколько сотен миссионеров. Правда на родину спустя несколько месяцев странствий в глуши вернулись лишь единицы. На все вопросы Церкви старейшины лесного народа отвечали, что знать не знают куда делись ее служители, все же заблудиться в этих лесах было проще простого. Пришлось Церкви отступить, оставив брильемцев с их верой.
Подвесив тушу косули за задние лапы на ветку Хакар нашел необходимую точку на шее зверя и коротко уколол ножом. Из разрезанной артерии хлынул тонкий ручеек алой крови. Нужно было обескровить зверя, прежде чем приступать к разделке.
Спустя какое-то время Хакар наконец-то начал работу. Его брат до сих пор не явился, но в любом случае, пока зверь не будет освежеван никуда идти охотник не собирался. Ловко орудуя ножом и голыми руками, парень начал снимать шкуру. За свою жизнь он делал это кучу раз так что проблем с этим не возникло.
Хакар успел снять шкуру и выпотрошить тушу, когда его брат наконец-то нашел его. За собой он тащил небольшие узкие сани с широкими полозьями, пока что пустые.
— Зачем сейчас разделывать было? — бросая лямку на снег спросил Хаку.
— Не люблю шкуру снимать если, туша остынет, — ответил Хакар снимая косулю с ветки.
Вместе они аккуратно уложили ее на сани, поверх ее же шкуры, а сверху младший из братьев накрыл мясо чистым, но сильно потрепанным куском ткани и закрепил веревкой.