В первый день, когда я снова появился в общей комнате, со мной никто не разговаривал. Не скажу, что раньше было много желающих почесать со мной языки — я был не из болтливых, но в этот раз все просто глазели с осуждением и подозрением, наверняка решив, что я пошёл на хитрость и уловку, чтобы заставить Дитера трахнуть себя. И они не ошиблись!
По сути, я бы не согласился только с одним пунктом молчаливых обвинений, а скорее с определённой точкой зрения: все посчитали, что я распустил руки на то, что не могло принадлежать мне по определению. И тут бы я послал всех на хуй. Что моё, а что нет, мог решать только я. И больше никто.
Я вернулся к работе, игноря шепотки, а после и открытое обсуждение моих недостатков. Не обращал внимание и на недоваренную кашу, и пересоленный суп, стейк, обгоревший до состояния жженой резины, и другие «комплименты», долетавшие до меня из кухни.
Похоже, Уилл был согласен с общим мнением, и наличие у него ухажёра не остудило пыл. Правда в открытую он не наезжал. Может, просто обиделся, что я сжёг новое бельё? Это, кстати, тоже повлекло волну слухов и домыслов.
Стоило нам с Дитером оказаться за одним столом, как я спиной чувствовал пронизывающие взгляды. Альф отпустило почти сразу, тем более тех, кто относился к внутреннему кругу — гораздо больше их интересовали дела «Метки» в Грейштадте и Тиратия. А вот слабый пол не сдавался до последнего. Тем более, я остался единственным омегой за почётным столом, и то обстоятельство, что в общем, я почти никогда не разговаривал — Дитер всегда общался со мной мимоходом, за пределами общей комнаты, пусть и о важном, но так, чтобы между мной и другими альфами не возникало трений из-за разногласий, — не имело ровно никакого значения.
Дня три в общей комнате витало напряжение, а потом наконец всё вернулось на круги своя. У Дитера на матрасе оказался очередной счастливчик. Это заставило омег выдохнуть и снова вернуть меня в список неопасных, а значит, неинтересных и недостойных внимания. Качество еды, попадавшей мне в тарелку, правда, не улучшилось — совсем уж позабыть было не по-нашему, не по-омежьи, но обсуждать перестали, вернувшись к соперничеству в собственной группке.
Я тоже занимался делом. Пахал, как привык. Возвращался поздно, заваливался на своё место и проваливался в сон.
Все две недели после течки я устанавливал мины вдоль западной стены трёхэтажной постройки, отгораживавшей внутренний периметр базы от внешнего. По ту сторону не было дополнительных колец обороны, только старые рельсы в четыре полосы, тянувшиеся на возвышенность в одном направлении и вниз, к Грейштадту, в противоположном. После рельс ещё несколько метров земли — и крутой обрыв к речке.
Нападать на нас здесь было сложно, поэтому и часовых было немного. Ещё я подозревал, что ветры здесь особенно колючие и потому люди не слишком зорко всматриваются в эту сторону. Такой расклад был мне на руку.
Приходилось быть начеку и не копать, когда к краю стены приближались несущие дозор. Делать вид, что вешаешь камеры, когда на самом деле закапываешь мины — то ещё удовольствие. Так что хорошо, что часто не шатались.
Пальцы отмёрзли нахер сразу же. Зима наступила не вчера, конечно, но снега всё не было и я продолжал откладывать покупку нужных вещей. Однако, после первого дня у западной стены, я заказал тёплую куртку, шапку, штаны и ботинки, такие, чтобы на восьмитысячник сходить и вернуться в той же обувке. Забрал с утра на следующий день у забегаловки. Поел отменных сырников и пожалел, что так редко удаётся выбраться.
Вырядившись в костюм альпиниста, отправился копать ямы дальше. Теперь мне и море было по колено, не только горы по плечу.
Дело не торопясь продвигалось. Я планировал закончить в начале третьей недели и заняться прожекторами у вмонтированных пулемётов. Размышляя о том, сколько метров проводки понадобится и стоит ли делать двойную, я как раз прикапывал снаряд. Услышав в отдалении шаги, незаметно огляделся, проверяя, не свечу ли своим занятием, и поднялся на ноги.
Это был Дитер. Я отложил камеру в сторону — прикрытие не требовалось, и стал дожидаться. Снега до сих пор не было, и потому пейзаж выглядел грязно-серой мешаниной тёмной земли и голых деревьев рощи за рекой. Позади Дитера, вдалеке, виднелась окраина города. С такого расстояния едва ли удавалось что-нибудь различить, но вышки электросетей и высотки центра угадывались.
— Здорово, — поприветствовал я альфу первым как ни в чём не бывало; я вёл себя так же, как и всегда, словно между нами ничего не случилось.