Вторая группа, те, что были старше и крупнее, — верхушка. Во главе с Губертом. Вон он, второй в ряду, огромный боров с плешью. Пара камер взяла линейку людей крупным планом — я видел всё, будто бы стоял за их спинами, в паре шагов. Что должно было последовать дальше я понимал, но не отвёл взгляд.
Раздалась очередь, кровь и мозги брызнули на стену, семеро упали замертво.
Вот и всё. Тиратия больше не существует. Вся падаль полегла в один момент. Те, кто ещё мог бы представлять опасность, отдали концы немногим ранее или уже совсем скоро распрощаются с жизнью. Небольшие отряды, как раз сейчас, убирали важных фигур. Личная охрана для «Метки» всё равно, что кость для пса. Всего около двадцати человек. Раз — и нет.
Ни одного из них мне не было жаль. Мало кому было дело до омеги, умершего в агонии, стараясь разродиться ублюдком безликого урода. И никто не обратил внимание на альфу, оставившего в тот вечер дом ради защиты свободы, устав от угнетения. Таких, как мои родители, за все эти годы было очень много. Те, кто полегли сегодня, не составляли и одной десятой части. Так что это было почти справедливо.
Жизнь всё ещё оставалась должна. Мне. Поэтому я принял эту жертву как часть искупления, хотя и не считал её достаточной: Долг не был погашен полностью.
Я стянул наушники и, опираясь на подлокотники кресла, поднялся; пятый месяц подходил к концу и я чувствовал разницу. Ноги, затёкшие от долгого неподвижного сидения, не желали слушаться. Ломила спина, саднили глаза.
Шаркая по полу стёртыми подошвами кроссовок, я подошёл к окну и раскрыл глухие шторы. С той стороны стекла догорал закат. Узкая прослойка меж серого городского монолита и необъятной жирной гусеницы туч горела грязно-оранжевым заревом.
Редкое зрелище открывалось с десятого этажа одной из высоток центра. Я снял квартиру заранее, выбрав место так, чтобы всё было как на ладони. И вот что я видел.
Столбы пожарищ далеко, у окраин. Они растягивались вдоль кромки города, образуя кольцо. Красно-коричневая крыша Министерства, всеми ненавидимого здания, которое выглядело так же, как и всегда, но на самом деле — пусть этого пока и не было видно — лежало в руинах. И люди, люди, вывалившие наружу, потому что уже пару часов по визору крутили ролик о том, что власти Тиратии пришёл конец.
Повсюду скапливались толпы. Люди неуверенно озирались, разговаривали, высматривали хорошо знакомые машины, но те не колесили по улице, разгоняя народ по домам. Уже совсем скоро Дитер и остальные выбросят тела угнетателей на крыльцо Министерства и тогда начнётся новая волна восстаний. От власти Грейштадта не должно остаться ничего.
Часть 17
Город пылал дней пять, на шестой возмущения пошли на убыль. «Метка» разобралась с Тиратией единолично, об этом говорили во всех новостях. Башни телевышек, как и сетка вещания, отныне были под нашим контролем.
Официальные власти Грейштадта подали в отставку. Некоторых — несогласных — казнили, других изгнали, третьи были под наблюдением, но, изъявив желание сотрудничать, остались при собственных ведомствах.
К власти пришёл Дитер Прайд. То, что не случилось двадцать лет назад, наконец произошло. Многие опасались ещё большего беззакония или того же, что было при Тиратии, но шли дни, а на улице было всё так же тихо.
Грейштадт понемногу приходил в себя. Затихшие на пару недель общепиты и клубы восстановили работу первыми. Заработали магазины, мастерские и офисы, за ними включили конвейеры фабрики и заводы. Открыли сады, школы и универы. Люди продолжали работать и учиться, растить детей, пусть и оглядывались в поисках опасности. Должно было пройти время перед тем, как всё окончательно уляжется.
«Метка» тем временем продолжала перемалывать структуры Грейштадта. Дитер и его соратники разместились в старой городской ратуше, вызывая на ковёр чиновников и лично объясняя политику нового курса.
По сути, каждый должен был заниматься своим делом и не обирать народ по-чёрному. Награбленное имущество полагалось сдать в казначейство — дома «слуг народа» проверят, как и семью, и родственников, и друзей. Любые тайники приравнивались к государственной измене. Как и сборища, подозреваемые в заговоре. Наказание — расстрел на месте.
Те, кто были согласны с оглашёнными условиями, могли и дальше занимать свои места. Однако их предупредили: если жалобы от людей станут возникать в большом количестве, недовольство народа станет расти, чиновник потеряет не оклад, а голову. Дитер доходчиво объяснял, что придётся работать, или валить, или сдохнуть.