Меня поставили в патруль по охране роты, и что самое примечательное - Сашку поставили на "тумбочку". То есть я подвергалась опасности там, а он в это время нес дежурство в казарме, внутри роты, смотря за порядком. А точнее тупо стоя на посту.
Ротный пользовался таким расчетом – Сашка будет переживать как я там, а я подвергнусь страху, охраняя территорию роты.
С первым он, возможно, попал в точку, но со вторым просчитался.
А дело было так…
За окном чернело небо, а сверху лился мягкий свет лампы. Мой напарник бессовестно дрых, показывая себя в неприглядном виде: щека сдавлена о холодный стол, а из приоткрытого рта стекала струйка слюны, успев пересечь оставшееся расстояние, теперь капала на пол. А ещё этот ужасный звук – храп. И бытовка была очень мала, давя на меня своими оцинкованными стенами, создавая эффект консервной банки. Всё это раздражало неимоверно.
И мне было банально скучно. Вот что делать тут?
На улице хоть свежий воздух, яркие звезды и мертвая тишина. Иногда последнее меня напрягает. Но это лучше, чем храп.
Решено, выхожу на улицу.
А что это?
В темноте ночи кралась тень, явно желая незаконно пересечь границу роты.
Я тихо спустилась и зашла под постамент, на котором стояла бытовка, пробираясь к шлагбауму. Присела, сняла с ремня нож-керамбит, серповидный, похожий на коготь, с заточкой по вогнутой стороне. Он давно перестал быть игрушкой и был признан достаточно эффективным для самообороны. Таким нельзя убить (разве что перерезать артерию), но защитится возможно. Он идеально подходит дежурным, как внутри роты, так и снаружи.
Силуэт приближался. Я затаилась и выждав момент, когда мужчина поднырнет под шлагбаум, нанесла первый удар. Неправильно зажав в руке нож, я использовала его лишь для "твердости" удара кулаком.
Второй удар кольцом на рукояти пришелся в висок, и мужчина мгновенно потерял ориентирование. Мне хватило несколько секунд, чтобы завести его руки за спину и закрепить магнитными наручниками.
Чтобы не тащить эту тушу на себе, дождалась когда он более-менее сможет подняться. С моей помощью естественно.
А дальше выпрямила его руки и заставила двигаться в нужном направлении. Ему, конечно, было неудобно идти "под наклоном", ещё после такого, но выбора у пришлого не было.
И он шатаясь, дошел до бытовки, где ярко горел фонарь. И там же сел на землю.
Попав на свет, мы обо уставились друг на друга.
- Кудряшка, ты что ли?
- Простите, сэр!
- Да не ори ты так, - Старший лейтенант поморщился, как от зубной боли, - сними наручники лучше.
- Простите, лейтенант, - повторила спокойно, убирая наручники обратно.
- Поставил тебя в наряд на свою голову. Чем звезданула-то? – Он поморщился и притронулся пальцами к здоровому виску, не обратив внимание на обращение, хотя, полагаю, заметил.
- Ножом.
- Это меня так ножом вынесло? – ротный снова поморщился и покачал головой. – Старею.
Он лукавил, мужчине слегка за тридцать ещё рано думать о старости. В понимании жизни, конечно. А в понимании службы – он почти прав, военные рано уходят на пенсию.
- Вас проводить? – Я разрывалась между долгом службы и долгом совести.
- Да, проводи. - Мужчина явно был не в себе, выглядел вялым и заторможённым.
Я тогда разбудила всю казарму. Стоящий на "тумбочке" Сашка как увидел, так и рванулся помогать, лишь кинув короткий удивлённый взгляд, но ни задав не единого вопроса.
У Старшего лейтенанта обнаружилось легкое сотрясение.
"Тяжелый у тебя кулак, Ирка" – сказал он потом, когда оклемался. И на мои извинения возразил – "Это я должен извиняться за то, что принес неудобства. А произошедшее - было мне наказанием, нечего шляться после отбоя".
Хороший был мужик, всё делал по совести и чести. И лицо у него было равнодушное, с нотами решимости и спокойности, если, конечно, так можно сказать о постоянном выражении лица.
Он не выделял меня по принадлежности пола, а лишь за успехи. И обращался всегда в мужском роде, что, несомненно, мне льстило. И тогда впервые назвал меня по имени. С тех пор он стал относится ко мне мягче, я бы даже сказала с заботой. Но уличить его в этом было нельзя – нечего особенного он не делал, ничего того, чего бы он не делал для других.
Я им восхищалась. Сейчас бы я сказала, что имею личную симпатию, а не только восхищение. Но тогда я восхищалась всеми теми, кто был выше по званию. Даже ехидным Старшиной. Только спроси меня об этом – ни за что ни признаюсь.
И вот когда я уже стала "дедушкой" (по неуставному званию) и готовилась стать сержантом (вполне официально) нас построили для выдачи наград. На награждении присутствовал Майор – командир батальона. Комбат держал награды и зычным голосом объявлял имена.