– Кудряшка.
– Акулов.
– А мы уже знаем, – растянул улыбку Дильс и повернулся ко мне. – Увидимся.
– До встречи, Ира, – шепнул Адлер и последовал за подмигнувшем мне братом.
Стюард проводил близнецов неодобрительным взглядом и заглянув в список, назвал номер блока, выдал персональные идентификационные карточки и показал принцип работы.
А принцип работы был прост: провести по терминалу и дверь отъедет в стену.
В блоке царила стерильная тишина. Стены, потолок и постельное были белыми, а мебель светло-серая. Обзорный экран почти во всю стену и под ним спальная полка. Приличных размеров. Не сказать, что так уж огромна, но по сравнению с узкими кушетками в авиационной академии, эта казалась просто нереально комфортной и вместительной. Чудо!
Рядом блестела натертой, прозрачной поверхностью дверца тумбочки, занимающая место в стене. А в противоположной разместились ячейки шкафа. Блаженство!
Я скинула дорожный бокс и с наслаждением размяла ноющее, затекшее плечо. И не разуваясь, завалилась на полку. Как же хорошо!
По привычке потянулась к бедру и досадно поморщилась, нащупав лишь пустоту вместо привычного оружия. Сейчас бы Данилову гирьку, чтобы отвлечь внимание от чувства уязвимости. Эх.
Вот я и добралась до практики. Последней ступени, которая отделяет меня от заветного желания – работать космо-пилотом. После всех испытаний, эта мысль казалась упоительной.
Стоит только вспомнить, через что я прошла, чтобы оказаться здесь. Теоретическая подготовка, практическая полевая практика в симуляторе флоры и фауны, давление и унижение, боль, кровь и убийства – служба в армии и все сопутствующие факторы. Но самое тяжелое, что мне далось – это один момент…
В первый месяц службы парни дружески подшучивали надо мной, приставали слегка, смотрели изучающе и заинтересовано, прикасались иногда как бы "случайно", но держались, по-настоящему не пытались обидеть.
И я было подумала, что так будет всегда, пока меня не попытались зажать и пустить по кругу.
Тем вечером падая спать, я чувствовала напряжение. Оно витало в воздухе, искрило и предупреждало, что будет буря.
Целый взвод (два отделения) спал в одной комнате, на отдельных кушетках, но в одной и потому передвижение вставших парней было хорошо слышно. Той ночью не спал никто.
Ни круг насильников, ни любопытные наблюдатели, ни просто пытающиеся отдохнуть. Хотя последних, кажется, не было.
Только один смотрел равнодушно-лениво, без грязной похоти во взгляде. Но не отрывая глаз, а значит и ему было не все равно. Тогда я делала ставку именно на это.
Из всего взвода он был самый активно-агрессивный и жёсткий, с твердо-несгибаемым характером и безразличным лицом. Он в первый же месяц зарекомендовал себя авторитетом. И никто не пытался им помыкать, даже "деды".
Я боялась его, по-настоящему, не то что этих хлюпиков. И мне чудом удалось избежать тогда насилия. Ведь делая ставку, я не прогадала.
Я выбрала меньшее из зол. Хоть и самого бешеного и жестокого, но один лучше, чем весь взвод.
Он разогнал тогда всех по постелям, а мое обещание использовал следующим же днем.
Не знаю, как получилось, что нас не хватились сразу. И даже не заметили пропажи. Но только когда все были на полевой практике, мы лежали под одеялом.
Он был на взводе. И не пытался продлить прелюдию. Лишь помял бедра и плечи. Но ему и не требовалось время на "боевую готовность". Он был молод и горяч.
Тело немело от боли. Губы покалывало изнутри. Я дышала загнанным зверем, не в силах терпеть боль. Но не кричала.
И дышать было трудно. Слишком тяжелый, слишком сильный. Давил, вжимался. И двигался, двигался. Глубоко, размашисто.
И только в конце я жалобно замычала. Ведь последний толчок на секунду выключил свет.
От своей тяжести он освободил сразу. За секунду оделся. И молча стал ждать. Но глаз не отводил. Странных глаз, раскосых, пепельно-голубоватого оттенка.
Тело дрожало и ныло, ощущалась противная слабость, после пережитого напряжения и боли.
Я чувствовала себя помятой бумагой. Едва поднялась. Чуть не упала. Застегнулась не гнущимися пальцами.
В тишине он протянул ладонь. И повел на полигон. Там вовсю практиковались солдаты. Стреляли, разделившись на группы. Под шумок мы присоединились. Но кто-то глазастый (и завистливый) все-равно сдал нас. Оба получили наряд вне очереди.
Он больше не трогал. Для всех мы встречались, но он не трогал. Не знаю, что двигало им. Но с этого дня он защищал меня. Не зримо, тайно. Я ни разу не видела, чтобы при мне он кого-то бил. Слухи по взводу тоже не ходили. Но те, кто ещё пытался до меня докопаться, потом оказывались в лазарете. Или шарахались от меня, светя фонарями и опухшим носом.