Ксения решила, что медлить нельзя, что надо идти навстречу отряду, надо разыскивать заблудившихся. Ах, Жанна, Жанна… Ах, Котеночкин! Но Мамонов — вот фрукт! Назначен старшим — и решил сводить в маршруте личные счеты. Она отвела полог палатки.
Объедкин разводил невдалеке дымокур для оленя.
У реки стоял высокий стройный Игорь. Он делал какие-то энергичные движения, потер себе шею, запрокинул лицо…
— Умывается, что ли, — пробормотала Ксения недоуменно. — Или молится?..
— Не знаю, начальник, — отозвался Объедкин. — Мажется чем-то…
— Мажется? — Ксения проворно выбралась из палатки. — Мажется, вы сказали? Что же у него? «Метаморфоза»? «Молодость»? А у меня лицо обветрело, все в лишаях…
Кошачьими шажками она сбежала к реке.
— Доброе утро, Игорь! Дудкин вздрогнул.
— Да у тебя никак диметилфталат! Где достал?
— Нигде, — покраснев, сказал Дудкин. — Завалялся пузырек в рюкзаке.
— Завалялся, значит. — Лицо Ксении покрывалось матовой бледностью. — Так вот, оказывается, какой у тебя «состав крови», вот почему тебя комары не трогают! Теперь мне все ясно. Ну, черт с ним, с диметилфталатом. Но ты, ты, ты…
Она задохнулась, и губы у нее беспомощно задрожали.
Флакон выпал из рук Дудкина. Светлая, схожая с глицерином, противокомарная жидкость пролилась на обкатанные камни.
— Как же я тебя целовала?.. Как же я тебя спиртом отпаивала?.. Чтобы не простудился, а?.. Господи, какая же я дура!
Согнувшись, Ксения побрела в гору, к палатке. Споткнулась и чуть не упала. Выпрямилась. Крикнула Объедкину:
— Приведите оленя!
Ей не пришлось отъехать от лагеря дальше нескольких километров. Там, где тропа-зимник упиралась в реку, Ксения повстречалась с отрядом. Впереди брел Мамонов с двумя рюкзаками, торчавшими из-за плеч в разные стороны. Сзади плелись Котеночкин и Жанна. Котеночкин поддерживал девушку — та слегка прихрамывала.
Ксения посмотрела Мамонову в глаза. Они показались ей бездонными — может, потому, что легла под ними густая болезненная синева. Может, потому, что он не прищуривал их, как обычно. Губы у Мамонова запеклись и обветрились, пристали к ним крошки мха-ягеля.
— Вы что, мох ели?
— Пробовали. Невкусно.
— А где олень?
— Сорвался с кручи. У нас уже не было сил спуститься, чтобы освежевать, забрать мясо. Надо провернуть это дело… насчет мяса…
Ксения пропустила Мамонова и подождала Жанну.
— А у тебя что с ногой?
— Пустяки. Пройдет.
— Заблудились?
— Да. Когда работаешь с прибором, начинает барахлить компас, стрелка мечется, как угорелая. Ну вот… Потеряли ориентировку. Еле я определилась по руслу какого-то высохшего ручья. По траве — ее когда-то течением прижало. — Жанна слабо кивнула. — Тут еще… котеночек этот… Говорит, это не течением, а ветром траву пригладило, и надо, мол, в другую сторону податься. В общем начали спорить, а время шло. Спасибо вот Сашке — его костер утром заметили. Уж не знаю, как он его развел.
Жанна трудно дышала, ноздри у нее раздувались, и глаза лихорадочно блестели.
— Я, наверное, заболела, — сказала она виновато. — Все время в воде. Ты не сердись, я немножко… Я поправлюсь. Пройдет.
— Что ты, Жанна? Я не сержусь. Я так рада, что мы снова все вместе. Садись-ка на оленя. Подсоби, Василий…
Она боялась разговора с Мамоновым и с тоской душевной ждала его первого вопроса, первых слов.
Когда между деревьев промелькнуло белое пятно парусины и ноздри пощекотал жирный дымок лагерного костра, Мамонов не утерпел и спросил наконец:
— Вернулся… он?
— Вернулся, — ответила Ксения. — Что у вас там стряслось? Он действительно нашел кимберлит?
— Да, случайно. Столкнул в ручей диабаз, а под ним вдруг голубая глина. — Мамонов помолчал, сплюнул. — А потом мохом притрусил, чтобы я не заметил. Уж не знаю, зачем ему это понадобилось. Чтобы славой не делиться, что ли? Мне его слава как собаке пятая нога. В общем слово за слово, и я его съездил разок по скуле. Для профилактики…
— Подлец он! — сквозь зубы и не поднимая глаз проговорила Ксения. — Так я и подумала.
А Мамонов сжал рот так, что узкие губы побелели, стали неразличимыми на сухом лице.
— Здорово, Объедкин! — только и сказал он, подходя к костру. Расширенными от голода глазами смотрел он, как готовит каюр густую, с длинными волокнами мяса, похлебку.
— Пойдем, — сказала ему Ксения. — Потерпи немного. Вот сготовит он свой рассольник — и будем обедать.