— Это твой ребенок? — спросил служащий.
Девочка собиралась ответить, но мать закрыла ей рот рукой.
— Черт побери! — воскликнул крестьянин. — А чей же, по-вашему, он должен быть?
— Хорошо, — согласился служащий. — Но, как правильно решила гражданка, надо вписать девочку в документ. А кроме того, — добавил он, — тут наверняка ошибка: сказано, что твоей матери шестьдесят пять лет, а жене тридцать пять, хотя ни та ни другая не тянут на возраст, указанный в пропуске.
— Но мне действительно шестьдесят лет, сударь, — заметила старшая из женщин.
— А мне тридцать пять, — добавила молодая.
— А мне, сударь, — заявила девочка, — мне четыре года, я умею хорошо читать и писать.
Обе женщины вздрогнули, и крестьянин поторопился сказать:
— Надеюсь, что ты умеешь читать и писать, мне это недешево обошлось: шесть франков в месяц в абвильской школе; еще бы за такую цену не уметь читать, да я бы подал в суд на твою учительницу — недаром мы нормандцы, а то как же!
— Хватит, хватит, — прервал его муниципальный служащий, — ступайте в мой кабинет, а тем временем осмотрят вашу повозку, проверят, нет ли там кого-нибудь кроме вас.
— Но, сударь… — попробовала возразить старшая из крестьянок.
— Матушка!.. — сжав ей руку, остановила ее та, что была помоложе.
— Ладно, ладно, делайте, как велит гражданин, — снова вмешался крестьянин, — пускай увидит, что мы не прячем у себя в соломе аристократов; вот тогда он нас и пропустит, правда, гражданин?
Повинуясь, обе женщины вошли в караульное помещение: старшая из них, переступив порог, закрыла нос платком. К счастью, никто не заметил этого жеста, никто, за исключением ее спутницы, которая два или три раза сделала ей знак не показывать своего отвращения, несколько странного для крестьянки.
Что же касается мужчины, то он остался у повозки.
Муниципальный служащий пропустил обеих женщин и девочку в свой кабинет и закрыл за ними дверь.
С минуту длилось молчание, между тем служащий не сводил с женщин глаз, внимательно разглядывая их; женщины не знали, что и думать по поводу этого немого допроса, а он, подвинув кресло старшей из них и указав рукой на стул более молодой, сказал, наконец, обращаясь к одной, а затем и к другой:
— Соблаговолите сесть, госпожа маркиза! Присаживайтесь, госпожа баронесса!
Обе женщины стали бледны как смерть и скорее упали, чем сели на предложенные им места.
— Вы ошибаетесь, сударь, — сказала старшая из них.
— Гражданин, уверяю тебя, ты в заблуждении! — воскликнула молодая.
— Не таитесь от меня, сударыни, вам нечего опасаться.
— Но кто вы такой и откуда вы нас знаете?
— Я бывший управляющий госпожи герцогини де Лорж, придворной дамы графини д’Артуа; она покинула Париж вместе с принцами, оставив меня здесь спасать крохи ее состояния; я видел вас много раз у моей госпожи и потому узнал с первого взгляда.
— Наша жизнь в ваших руках, сударь, — сказала та, которую муниципальный служащий величал титулом баронессы, — ибо мы не станем отрицать, что мы и есть те особы, которых вы видели у герцогини де Лорж, одной из лучших моих подруг; но вы ведь сжалитесь над нами, правда?
— Положитесь на меня, сударыни, — отвечал бывший управляющий, — я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь вам бежать.
— О сударь! — воскликнула маркиза. — Поверьте, мы будем вечно вам признательны, и если наши рекомендации могут вам пригодиться…
— Увы, матушка, — возразила баронесса, — подумайте сами, ну какую пользу могут принести теперь наши рекомендации этому господину: они лишь скомпрометируют его! Мы не только не в состоянии оказать кому-либо помощь, но сами нуждаемся в поддержке.
— Увы, ты права, дочь моя, — отвечала маркиза, — я опять забыла, кто мы такие и что сталось с нашей несчастной страной.
— Тише, матушка! — сказала молодая женщина. — Ради Бога, не говорите так…
— О, вам нечего бояться, сударыни, — возразил служащий, — конечно, пока вы говорите это в моем присутствии. Однако позвольте дать вам один совет, госпожа маркиза, — с улыбкой сказал он, — старайтесь разговаривать как можно меньше… В настоящее время ваш аристократический выговор неуместен, и осмелюсь добавить к первому совету и второй: если уж вы вступаете в беседу, заставьте себя обращаться к людям на «ты» и называть их «граждане».
— Ни за что, сударь, ни за что и никогда! — воскликнула маркиза.
— Ну ради меня, матушка, ради моей бедной девочки! — взмолилась баронесса. — Она и так уже потеряла отца, что с ней станется, если она потеряет и нас?