Больной, небрежный вид отнюдь не красил мистера Бриггса. Он явился во фланелевом халате и ночном колпаке. Отросшая черная борода придавала ему мрачный вид. Сесилия рассыпалась в извинениях за свое вторжение и участливо осведомилась о его здоровье.
– Увы, увы, – проворчал он, – совсем плох… А все тот зряшный маскарад. Оказия. Упал, разбил себе голову, чуть парик не потерял…
– Вы упали по дороге домой, сэр?
– Свалился в канаву. Насилу выбрался.
Тут мистер Бриггс заметил на столе следы графита.
– Что такое? – взвизгнул он. – Кто точил карандаш? Наверно, мальчишка. Розга по нему плачет.
Сесилия немедленно сняла подозрения со слуги, сознавшись в преступлении.
– О-хо-хо! Один ущерб и разорение. Попросила денег бог знает зачем. Шестьсот фунтов ей надо. Для чего? На ветер пустить? И не мечтайте, не получите!
– Не получу? – изумилась Сесилия. – Почему, сэр?
– Поберегите денежки для мужа. Скоро его вам добуду. Будьте покойны, есть кое-кто на примете.
Сесилия принялась уговаривать мистера Бриггса, но он остался глух к ее возражениям. Непредвиденный отказ рассердил и обескуражил Сесилию. Считая себя обязанной ради мистера Харрела не раскрывать причин подобной настойчивости, некоторое время она хранила молчание, но затем вспомнила о долге книгопродавцу, чем и решила теперь обосновать свое требование. Однако он отнесся к этому чрезвычайно пренебрежительно:
– Книжки? На что они вам? Ничего хорошего, только время терять.
Сесилия заметила, что его предостережения несколько запоздали, так как она уже совершила покупку и обязана ее оплатить.
– Нет, нет, отошлите их назад.
– Невозможно, сэр, я купила их довольно давно, и книгопродавец не возьмет их обратно.
– Возьмет, возьмет. Вы несовершеннолетняя, из вас и фартинга не выудят.
– Я не имею намерения, сэр, транжирить состояние, оставленное мне дядей, – воскликнула Сесилия. – Напротив, я держу его в неприкосновенности и считаю себя обязанной жить по средствам. Однако десять тысяч, завещанные мне отцом, я полагаю своею личной собственностью и вижу себя вправе свободно ими распоряжаться.
– Чтоб подарить их жалкому книгопродавцу! – завопил Бриггс. – Не позволю!
Сначала Сесилия надеялась, что он просто хочет подразнить ее в угоду своему грубому остроумию, но вскоре поняла, что жестоко ошиблась. И ей пришлось уехать не солоно хлебавши.
Досада Сесилии усугублялась стыдом и необходимостью вернуться к Харрелам с невыполненным обещанием. Она раздумывала, что делать дальше, но ей ничего не пришло на ум, кроме как убедить вмешаться мистера Делвила. Ей претило обращаться с просьбой к этому спесивцу, однако ничего не оставалось, и Сесилия приказала доставить ее портшез на Сент-Джеймс-сквер.
Глава II. Недоумение
Прибыв туда, она заметила Делвила-младшего, входившего в двери отцовского дома.
– Опять вы! – воскликнул он, помогая ей выйти из портшеза. – Некий добрый дух помогает мне сегодня!
Делвил проводил гостью наверх и, подметив ее нетерпение, сам отправился доложить о ней отцу. Вскоре он вернулся и сообщил, что ее примут немного погодя. Сесилия вспомнила о странных словах, сказанных Делвилом-младшим сегодня утром, когда они встретились в первый раз. Решив все прояснить, она завела разговор о неприятном положении, в котором он застал ее, когда она пыталась избежать встречи с осужденными на казнь.
– Ах, вот почему вы там оказались? – недоверчиво заметил он.
– Разумеется, сэр, зачем же еще мне было туда заходить?
– Конечно, незачем! – улыбнулся он. – Однако случай представился на редкость благоприятный.
– Благоприятный? Но для чего? Вижу, вы вкладываете в свои слова тайный смысл, которого мне не постичь.
Делвил засмеялся и сперва ничего не ответил, но она настойчиво глядела на него, и он полунасмешливо, полуукоризненно сказал:
– Почему любая девица, будь она даже самих строгих принципов, непременно начинает лицемерить и сочинять, как только дело коснется сердечных дел?
– Я буду весьма рада, если вы позволите мне вас понять.
– Тогда простите мне мою прямоту и позвольте признаться: я преклоняюсь перед вашей порядочностью. Окруженная роскошью, независимая, осыпанная всеми дарами природы, вы предпочитаете богатству и власти более возвышенные удовольствия – воодушевлять угнетенное достоинство и поддерживать добродетель с помощью денег. Так почему же эта юная особа, такая великодушная и бескорыстная, не может быть столь же правдива и искренна?
– Я совсем сбита с толку. Сэр, не хотите ли выразиться яснее? Я ничегошеньки не понимаю!
– Тогда простите, – воскликнул Делвил, – и забудьте!