Если тайком рассмотреть отдельные черты лица, можно подметить излишне высокий лоб, широковатые скулы, чуть вздернутый носик уточкой, легковатый «безвольный» подбородок, но стоило взглянуть на лицо в целом, как происходило чудо, и оно становилось очень милым и даже благообразным, а в минуты счастливого взаимопонимания и вовсе красивым и притягательным. А если отойти от девушки чуть дальше, чтобы в поле зрения попали гибкие тонкие руки, покоящиеся на коленях или на столе, или на подлокотниках кресла; складки одежды, целомудренно скрывающие изящные изгибы точеной фигурки; гладкие русые волосы, заплетенные в косу и лебединую шею с вопросительным изгибом… О, если охватить всё это одним доброжелательным взглядом, то в девичьем облике явно проступят те нематериальные черты, которые свойственны ангелам, цветам, облакам и звездам.
Только чтобы все это увидеть, необходимо сбросить с глаз шоры женской зависти или мужской похоти, что удается лишь детям, старикам, святым или глубоко страдающим людям.
Именно таким мучеником неразделенной любви был наш герой в тот судьбоносный день. Его печальный незамутненный взор сумел разглядеть в сидящей рядом девушке не только ее сокровенное великолепие, но и доброту и даже то, что окружающие внушили ей, что она «гадкий утенок», которому никогда не суждено превратиться в прекрасного лебедя и взлететь над колхозным птичником в чистые синие высоты.
Вот и сестра её — Марина, кажется — битый час стоит с подружкой, и крутится, и вертится, предоставляя возможность со всех сторон рассмотреть и вдоволь налюбоваться собой. Виктор лишь мельком вскинул на Марину глаза и вновь обратился к Маше.
— Прости, Маша, я очень не хочу тебя испугать или обидеть!.. — наконец, решился он.
«Он знает, как меня зовут!..» — пронеслось в голове девушки, её взгляд от сумочки на коленях скользнул по его лицу и вернулся обратно.
— Сейчас к тебе подойдет сестра, а мне нужно успеть сказать тебе нечто очень важное.
«Господи, да что же такого важного может сказать этот красавчик мне? Или он издевается? Нет, нет, он такой грустный, такой искренний…»
— Послушай меня, пожалуйста… — сказал он и запнулся. — Тебе, скорей всего где-то пятнадцать. Ты еще наполовину ребенок, но уже наполовину женщина. Послушай! Если тебе кто-то скажет, что ты «гадкий утёнок» — не верь. Когда повзрослеешь, ты станешь такой красивой, такой обворожительной!.. Просто всё твоё очарование — он пока скрыто, но откроется — обязательно откроется — тому, кто тебя по-настоящему полюбит. Сейчас подойдет твоя сестра… Просто запомни это: ты — красавица! Ты, Маша, очень и очень хорошая девушка.
Походкой топ-модели подошла Марина. Ослепительная белоснежная улыбка на капризном лице предлагала мужчине непременно восхищаться и преклонятся. Она присела на скамью между сестрой и Виктором, тряхнула пышными волосами и грудным обволакивающим голосом пропела:
— Добрый день!
— Здравствуй, Марина, — сухо бросил Виктор, резко встал и быстро удалился.
— О чем вы тут говорили? — спросила Марина, провожая взглядом мужчину.
— Да так, ни о чем. — Пожала Маша плечами. — Кажется, он очень несчастный человек.
— С чего бы это!.. — вспыхнула Марина, но внезапно что-то вспомнив сказала: — Да, на самом деле. Говорят, у него роковая любовь. Бедный красавчик!.. Вот бы склеить такого. — Потом обернулась к Маше и медленно произнесла: — Ма-а-ашка, да ты вся светишься, как стоваттная лампочка! Ну-ка, признавайся, сестричка, он что, в любви тебе признался?
— Ну что ты, Марина, — смутилась она, — ты же сама говоришь: у него роковая любовь. Он такой грустный!..
— Ладно, скромница, не хочешь, не говори. Пойдем! Нас ждут лучшие салоны Парижа, Лондона, Нью-Йорка… и нашего города!
Приближалось главное событие года — весенний бал. Все девочки школы за несколько месяцев готовились к торжеству: шили платья, придумывали прически, «делили мальчиков», сбрасывали лишние килограммы, насмерть боролись с прыщами, драили зубы до голливудской белизны. Отец с премии с обычным ворчанием выделил дочерям деньги на вечерние платья. Маша, как всегда, пыталась отказаться и обойтись перешитым маминым, но тут папа возмутился и заставил Марину проследить, чтобы Маша купила приличное платье и не вздумала «напяливать старушечье, с рюшками, в горошек».