— Взятку им надо? Будет им взятка. Я в ломбард!
Она привезла из областного центра небольшую пачку денег и, сунув отцу, сказала:
— Остальные у Исхакова в долг возьми. Я знаю, у него есть.
Отец посмотрел на мать виновато и пробормотал:
— Ну, я в ванную пойду, хорошо? Приведу себя в порядок…
Видимо, все прошло удачно, потому что ночью папа притащил домой кого-то из начальства и друзей — отметить примирение. Я проснулся оттого, что он будит маму, чтобы та накрыла на стол, но она не вставала — устала за день. Через минуту она уже была в прихожей — он выталкивал ее из квартиры.
— Ты женщина или кто?! По-хорошему просил: собери на стол! Я сам должен закуску искать?! Чтоб я больше тебя не видел!
— Зачем ты это делаешь? Я тебя ненавижу, — выпалил я отцу.
И тут же получил в ухо. Смотрю на Юльку — та рыдает, трясется. Но отец с ней ласково:
— Ты не переживай. Мама погуляет и вернется.
Так всегда было: мне — подзатыльник, ей — поцелуй. Это со стороны папы. Мама же относилась к нам одинаково. Недавно Юлька упрекнула маму: мол, одинаково безразлично. А я никогда не считал безразличие чем-то плохим.
Про маму. Про маму надо отдельно, пожалуй. Ее папа бил, сколько я себя помню. Нет, не постоянно, но, можно сказать, систематически. Возможно, этого бы не было, если б он не пил. Или если бы она за пьянство не наказывала молчанием. Она его никогда не пилила, но не разговаривать, когда обижалась, могла сутками. Правда, в конце концов папа обычно провоцировал ее на сердитую реплику, и за ней уже шел удар. Я убежден: никогда мужчина не ударит женщину без причины. Устраивать провокации — это вы умеете.
С какого-то момента он вдруг почти перестал ее бить, остались лишь ссоры. Что послужило тому причиной — не знаю. Может, то, что как раз тогда мама поверила в Бога. Наверно, молилась много, чтобы ее начали чуть больше уважать? Почему ты думаешь, что я издеваюсь? Нет, не издеваюсь, это же моя мать, но я не могу сказать, что понимаю ее.
Когда она начала ходить в церковь, то изменилась. И не знаю — в лучшую сторону или нет. Она стала в квартире почти незаметной. И раньше немноголосовная, теперь она совсем будто умерла. О том, что она существует, напоминали лишь обеды и ужины, которые она готовила. Мама почти не разговаривала — только по делу, например, объясняя нам уроки. Много читала и часто теперь по выходным пропадала из дома.
Нас она тоже таскала в церковь. Я бы не ходил, но отказаться было почему-то неловко: мама стала такой печальной и молчаливой, что расстраивать ее дополнительно мне не хотелось. Вместе с тем я, конечно, с детства чувствовал, как она переживает из-за наших с Юлей ссор и драк, но поделать с этим ничего не мог. Да и не хотел.
В церкви меня параличом схватывала скука. А ведь вообще-то это мне не свойственно: с детства, даже когда оставался наедине с собой, я с легкостью находил, чем себя занять. Но просто стоять два часа — это слишком. Правда, в какой-то момент я научился спать стоя.
Бывает, только усну, прижавшись к стене, а Юлька мне гадко шепчет:
— Я сейчас маме расскажу, что ты не молишься!
— Ты будто молишься! — шепотом ору я и в удобный момент отвешиваю ей подзатыльник.
Наконец, мама перестала брать нас с собой в церковь. Этому мы оба были рады.
Помню, как однажды мама мечтательно сказала:
— Вот бы вы с Юлей драться перестали.
А ведь я никогда не бил ее без повода. Хотя, пожалуй, само существование сестры было поводом к оплеухе.
После свадьбы я Ире сразу сказал:
— У нас будет только один ребенок.
А она мне такая, знаешь, нараспев:
— Мааальчик?
Слышалась в этом какая-то ирония: мол, ну понятно, если военный, то только мальчика тебе подавай.
— Нет, почему? — говорю. — Можно и девочку. Но тогда мальчика у нас не будет. Ну и не надо.
— А почему двоих не хочешь? — удивляется. — Комплект: мальчик и девочка?
Меня всю жизнь злило, что нас с Юлькой называли «комплектом». Комплект — это майка и трусы, а мы — люди. Люди не могут быть комплектом!
Тем не менее мне нравилось говорить «моя сестра». Вернее, нравилось слово «моя». Она младше, и она девочка, должна подчиняться. Но не подчинялась. Сейчас я думаю, если б она хоть раз послушалась меня, сделала бы что-то в точности, как я велю, я бы, может, и не возненавидел ее так сильно.
— Понимаешь, — объяснил я тогда жене. — Если в семье несколько детей, соперничества не избежать. А зачем нам это надо?