Конечно, мне стало противно, когда я осознал, что сделал. Мне и сейчас противно, если я вспоминаю. Но что, если стыд навязан мне обществом, культурой, а я не чувствую этого на самом деле? Иногда мне мерзко, а иногда я рад, что сделал тогда то, на что она никак не смогла ответить.
Ты куда уходишь? Настолько это ужасно? Тебе ее жалко? Кто она, ты говоришь? Жертва? Ха-ха. Я тебе сейчас расскажу про эту жертву. Ну, сядь, пожалуйста. Послушай. Меня ведь больше никто слушать не станет.
На следующий день мы оба сделали вид, что ничего не случилось. Бабушка, конечно, ни сном ни духом.
Мы с Юлей никогда об этом не говорили, даже если оказывались наедине. Но та ночь действительно изменила ее жизнь. Я понял это не сейчас. Смутное ощущение, что я сломал ее (а значит, победил), появилось у меня уже через полгода после того, что случилось.
Той зимой я, уже студент военного вуза, приехал на каникулы в родительский дом. Самое смешное, что я заблудился тогда. Мама, папа и Юлька переехали в новый город и осели там с полгода как. Отец вышел на пенсию и купил квартиру, а я там ни разу не успел еще побывать.
Я знал, что с автобусной остановки идти буквально минут десять, но всякий раз заворачивал куда-то не туда в этих бетонных тоннелях. За домами поблескивала речка. Речка эта знаешь как называется? Двоедушница. Я подумал — отличное название.
Наверное, я тоже двоедушник — мало кто представляет, что у меня внутри. Я всерьез разочаровался в офицерском будущем — ну, помнишь, я говорил, что не хочу подчиняться? В первые же месяцы в военном вузе я понял, что придется это делать, и думал — не вынесу. Ненавидел начальство и преподавателей, и чем больше ненавидел, тем старательнее изображал, как сильно хочу служить Родине — аккуратно готовился ко всем предметам, подтянулся в спорте, возобновил занятия самбо.
Так вот, остановился перекурить у речки. И вдруг вижу — валяется сапог женский небольшого размера. Совсем, между прочим, новый. Я сразу заглянул в кусты — по законам детективного жанра там должно было лежать бездыханное тело. Но нет.
Я спросил у прохожего с болонкой, где нужный мне дом, и вскоре уже звонил в домофон. В квартире была только Юлька.
— Где мама? — спросил я.
— Не знаю, — не поднимая глаз от ноутбука, ответила Юлька. — В церкви, наверное, где ей быть? Или пошла тебя встречать.
— Разминулись мы, наверное…
— Разминулись вы, наверное.
— Как дела? — Я бросил ей вопрос, ожидая, что она ответит колкостью или матом.
«А вдруг рассказала все-таки родителям или еще кому-то?» — такая мысль тоже, признаюсь, проскользнула.
Но она выдала что-то вроде:
— Дела? Да ничего…
«Не о чем мне волноваться, — подумал я тогда. — Надо обо всем окончательно забыть и строить свою жизнь».
И тут открылась дверь. Зашла мама, а вслед за ней — полицейский, или они тогда еще милиционерами были?..
— Юля, вот товарищ милиционер говорит, что на тебя Прошина Аня заявление написала…
Я не верил своим ушам. Оказалось, девочка из соседнего дома («жирная дура с красной рожей», как охарактеризовала ее сестра) купила такие же сапоги, как у Юльки. Та ей сказала, чтобы она в школу их не носила. Девочка, понятно, продолжила в них ходить. Тогда Юлька и две ее подужки подкараулили бедолагу, избили и угрожали утопить, если та не выбросит сапоги в реку. Девочка утопила только правый. Левый остался валяться на берегу — его я и видел.
Папа дал этим Прошиным денег, заявление они забрали. Юльку во второй раз в жизни он выпорол ремнем.
Мама повезла сестру к старцу — она к тому времени основательно помешалась на этих монастырях, — но Юлька вышла на какой-то полузаброшенной станции в соседней области, стоило маме уснуть. Домой Юлька вернулась на попутке. Ее привез какой-то армянин, который долго распылялся у нас на кухне о распущенности русских девушек.
В дальнейшем я предпочел отдалиться от семьи настолько, насколько возможно. Меня раздражали православие матери и пьянство отца, а за Юльку вообще было стыдно: вскоре после того случая с сапогами ее все-таки поставили на учет в инспекции по делам несовершеннолетних. За ней закрепилась слава заводилы среди местных быдло-девчонок. К окончанию школы, правда, она вроде как взялась за ум: не только перестала драться, но и выправила оценки.
Перед получением диплома я с удивлением узнал, что папа устроил меня в военную часть в том городе, где они и обосновались пять лет назад. Я говорил, что не прочь уехать куда-нибудь, как он в юности, но отец был непреклонен: