Покупали пиво и пиццу и смотрели интеллектуальные телепередачи. Муж был умником — его в техникуме ходячей Википедией называли, — и Полина восхищалась тем, что он знает, как звали лучшего друга Пушкина и где проходила Олимпиада 1972 года.
Пожалуй, даже себе Полина ни разу не сказала: «Я — жертва», — а уж тем более никому из окружения. А теперь ехала в такси домой и думала: «Может, и мне поступить так же, как эта Юля, — взять и рассказать?.. Может быть, что-нибудь изменится?»
— Может быть, что-нибудь изменится? — неожиданно для себя произнесла она вслух.
— Девушка, вы, если пьяная, то уж молчите.
Таксист почему-то был груб и вроде бы даже парировал: «Ничего никогда не меняется». А может быть, ей это просто показалось.
Часть третья
Черт. Сердце колотится о ребра, как птичка, готовая выломать своим хрупким тельцем прутья клетки. Так, стоп. Алиса ведь научила меня, как с таким справляться. Я начинаю гладить эту неспокойную птичку — свое сердце. От головки до хвоста. Нежно, но твердо, ощущая каждое непокорное перышко.
Постепенно становится легче. Минут через пять уже дышу почти спокойно. Со стороны и вовсе, пожалуй, выгляжу невозмутимой. Ругаю себя: зачем пришла на полчаса раньше? Теперь ждать и мучиться…
Сидя в модном крафтовом баре, я переживала хотя бы о том, как бывшая подруга отреагирует на это место. В школьные годы она была забитой. Возможно, и сейчас не ходит по всяким сложным кафешкам. Что, если она почувствует себя неуютно и разговора не получится?.. Впрочем, это ерунда. Волнение съедало меня потому, и только потому, что я не знала, чего теперь ждать от человека, которому когда-то принесла настоящее зло.
Наконец она пришла. Уселась, несмело улыбнулась. Устремила на меня вопросительный взгляд. Хотя нет, не так. Я понимаю: прошло десять лет — а это ведь будто парочка жизней, — а она и по сей день смотрит на меня как тогда.
Я перешла сразу к главному:
— Аня, я позвала тебя, чтобы попросить прощения.
— Неужели? — ей словно стало больно.
— Да. За тот случай с сапогами…
Прошина отреагировала мгновенной злобой, будто все это произошло прямо сегодня.
— А за случай с прокладками?
— И за него тоже, — соглашаюсь я, хотя не сразу понимаю, о чем идет речь.
Но через пару секунд горошинами по темени застучали воспоминания: мы договариваемся с Лизой и Викой («А что, ведь так классно можно подшутить!»), у Лизы как раз месячные, она, пока никто не видит, подкидывает использованную прокладку под стул Прошиной, которую мы с Викой предусмотрительно отвлекаем в коридоре. Звонок уже прозвенел, все на своих местах, но учительницы еще нет, и вот я громко говорю:
— Ой, Прошина! У тебя месячные? Не знаю, порадоваться или посочувствовать… Только зачем нам всем об этом знать?!
Она лепечет что-то в ответ, но ее слова тонут в волнах смеха и скабрезных шуток.
Наверное, она говорила что-то вроде: «Да нет у меня месячных! Эту гадость мне подбросили!» — а я делано возмущалась:
— Подбросили?! Да кому это надо? Просто признайся, что ты — грязнуля!
Вероятно, тогда я торжествовала. А теперь для Прошиной пришло время возмездия.
— Зачем ты это делала? — спрашивает она.
— Много чего я могла бы сказать, — отвечаю я. — Но вряд ли получится объяснить. А даже если бы и начала, ты бы не поняла. Да и не обязана понимать.
— Я еще пару лет после выпуска мечтала как-нибудь тебе отомстить.
— Это понятно. Меня только одно интересует. Почему ты не дала мне отпор? Ведь я этого заслуживала. Ну, подумай: если бы меня проучили после того случая с прокладками, то не было бы и всего остального. Когда начинаешь кого-то травить, а этот кто-то еще и реагирует так, как ты себе и представляла, остановиться очень сложно. Но если бы я почувствовала твою силу, то струсила бы. Я это точно знаю.
Прошина вспыхнула. На ее лунообразном лице затанцевали красные пятна: оказывается, она не сильно изменилась со школы, хотя в соцсетях, как мне показалось, изображала удовлетворенность жизнью. Успешный успех, вот это всё.
— То есть ты считаешь, что я сама виновата в том, что меня унижали? В том, что ты и твои подружки меня избили и чуть не утопили? Типа жертва — та, кто хочет ею быть? Так? Может, я и в том виновата, что моя мама взяла деньги у твоего отца, чтобы от ментовки тебя отмазать?!
Глупо начинать оправдываться, но то, что я говорю в следующий момент, иначе не назовешь:
— Нет, ну что ты… Виновата я, и только я. И наши с тобой родители, конечно. Просто я имею в виду, что если бы ты вела себя по-другому… Короче, понимаешь, я уверена, что насилие прекращается, если у кого-то находятся силы его остановить.