– Вот что, – сорвалась Валя на него, – чтоб духу твоего здесь не было! Слышишь? – парень оторопело открыл рот.
– Валя, – властно взял ее руку Сергей, – это мой друг!
– Вон, я кому сказала, вон! – закричала она.
Парень, осторожно обойдя ее, кинулся к двери.
– Можно было вести себя приличнее, – холодно возмутился Сергей.
Валя, повесив руки, безвольно опустилась на диван и заплакала.
– Из-за него ты мне не прислал ни копейки: пьянствовали! А меня сто двадцать дней попрекали хлебом, кусок застревал в горле, четыре месяца я писала каждый день и не получила в ответ ни слова!
Заревел Мишутка, она взяла его дрожащими руками и дала пустую грудь. Сергей посмотрел на нее. «Правда, похудела, словно прозрачной стала, – и тут же подумал, – не вижу трагедии, жила в семье, с голоду не умерла. Терпеть не могу истерик. Человек с высшим образованием, кричит, как на базаре! – поморщился – Типичные дамские неприятности. «Ах, не так посмотрели, ах, не так сказали!» И вот – сто двадцать дней страданий! Почему женщины, порой, не глупее мужчин, не умеют отличать мелочи от вопросов серьезных? Не хватало, чтоб я, как бездельница-курсистка, писал ей каждый день письма!» – Так сердито думал Сергей, но на упреки не отвечал, молчал. Возражать – только масла в огонь подливать. Оправдываться? Он ни в чем не считал себя виновным. Самое разумное – дать выговориться, облегчить себя, а после этого она сама успокоится. Спорить, ссориться с женой Сергей считал ниже своего достоинства. «Ссора с женой унижает мужчину, – говорил он, – Выслушай ее и сделай по-своему. Мужик, если что ему не понравилось, тут же выложит, а женщина думает, копит, раздувает муху до слона, а потом: «Ах, какая она несчастная!» Сергей помнил добрые складки лица матери, ее ласковые глаза и руки, не верил, чтоб она могла кого-то обидеть. То, что говорила Валя, ему было неприятно. Про себя решил: надо завтра найти время, написать матери письмо, поблагодарить ее за гостеприимство и попросить прощения за жену. Мать, конечно, волнуется, идет война. Надо написать, обязательно успокоить ее.
– Хотя бы сына пожалел, – услышал он, оторвавшись от своих дум, – тоже голодает. Вторые сутки у меня крошки во рту не было. Откуда взяться молоку? – говорила, всхлипывая, Валя.
– И у меня больше ни гроша, – сдвинул он брови. – Но это не вопрос, как-нибудь выкрутимся!
Валя с упреком, полными слез глазами посмотрела на него. Щеки ее горели от волнения.
– Что же ты все-таки не писал?
– Знаешь, я не люблю писать письма. А ты тоже хороша, приехала и начала со скандала! – сердито вытянул губы трубочкой. – Это не делает тебе чести! Можно было поговорить спокойно.
«Конечно, нужно говорить спокойно, – подумала Валя. – Но столько накопилось горечи на душе, что не удержалась. Ничего, зарубцуется, всё еще можно исправить. Главное: он дома, есть крыша над головой. Всё могло бы быть гораздо хуже. – Валя лихорадочно искала выход из создавшегося положения. – Что-то надо продать, чтобы дожить до зарплаты, – она увидела на окне никелированный самовар, подарок бабушки в день рождения. – Вот продадим самовар, зачем он нам? Всё равно мы не пользуемся, кипятим чайник на электроплитке. А потом разбогатеем, понадобится – купим», – обрадовалась она.
Из скупочной, получив деньги за самовар, сразу пошли в заводскую столовую. У Вали закружилась голова от запаха пищи. Она схватилась за руку мужа, постояла, пока прошла дурнота. Сергей посмотрел на побледневшую жену, ему стало жаль ее. Она глядела на столы жадными глазами, ей всего хотелось. Валя съела щи, пшенную кашу, лапшевник, желудку больно, тяжело от обилия съеденного, а есть еще хотелось.
– Хватит, – она решительно встала из-за стола, – а где сумочка, никто, вроде, к столу не подходил, а сумочка исчезла.
Глава 8
Валя с Сергеем жили в общежитии для семейных: длинный широкий коридор, по четыре комнаты с обеих сторон. В первой от входа находился Василий Васильевич Мохов, известный на заводе мастер – золотые руки. Жена его Анна Ивановна, интеллигентная брюнетка, всегда опрятно одетая и причесанная, в вышитом переднике, когда началась война, пошла работать в кузнечный цех. Руки ее потрескались, покрылись цыпками. Придя с работы, усталая, она через силу делала им горячие ванны, мазала каким-то кремом, но ничего не помогало, они становились с каждым днем все краснее. Она молча стойко переносила зуд и боль.
Во второй комнате раньше жила молодая пара. Оба уехали на фронт. Теперь жила семья с двумя детьми, эвакуированные из Ленинграда. В последней комнате этого ряда, около общего умывальника, жила Валя. На другой стороне одну комнату занимал дядя Яша, приехавший с Ворошиловградским заводом, седой, большой физической силы человек с широкой спиной. Ходил медленно, переваливаясь, как медведь на задних лапах. Вечно небритый, словно покрытый темной кудрявой шерстью. Жена его, тетя Феня, громоздкая женщина, не брезговала взять, что плохо лежит. Как-то Валю в коридоре встретила возмущенная Анна Ивановна: