«Сергей Федорович, – читала она. – Шлю вам свой сердечный привет, желаю всего самого наилучшего, не знаю, почему вы не пишете писем, в чем дело? Ничего не пойму. Сегодня поехал бить немцев-гитлеровцев. Передай привет Вале. Дуся выехала днем раньше туда же. Привет вашим родителям. Мария обеспечена. Еще раз привет. Обнимаю, уважающий вас Ильин. 30 июня 1941 года».
«Значит, отец и мачеха на фронте, – Валя заплакала: жаль отца, страшно за него. Перед ней встало его уставшее лицо, с запавшими глубокими глазами, маленькими темными усиками. – И отдохнуть не успел: всё некогда было. Мечтал иметь свою библиотеку, уже шкаф купил. Как радовался первым томам Льва Толстого». Так и остались три книжки в пустом шкафу. «Почему ты так думаешь? Может быть, еще сбудется его мечта? Чего хоронишь его?» – возмутилась она своим мыслям. Но какое-то другое, более верное чувство говорило, что отца она больше не увидит. Это и вызвало ее безысходные рыдания. Мишутка смотрел на нее испуганными глазами и вдруг заревел, словно понял горе матери. Валя взяла сына на руки и успокаивала: «Ничего, не реви, маленький. Видишь, всё уже, всё, мама не плачет», – а слезы неудержимым потоком лились по щекам.
Глава 10
Последние дни бабьего лета. Утро выдалось ясное, с бодрящей свежестью. Сквозил полевой ветерок, дышалось глубоко, легко. Валю радовал запах земли, чуть горьковатый от полыни, серебрившейся по краям дороги, игравшей серыми горошинками на ветру, и этот простор, вливающийся в легкие. «Откуда эта радость? Эта легкость? – думала Валя. – По земле соскучилась? Вроде житель городской, а, видно, живет в нас тяга к земле первозданной. Разве мало земли в городе: во дворе, на улицах? Там другая земля: забитая, затоптанная – мертвая! И трава-то на ней не растет, и червь не ползет, и на землю-то не похожа, скорее, на золу. Вот она! Матерь человеческая!»
Огромное, засаженное картофелем поле раскинулось перед ней, насколько хватало глаз. Ботва пожелтела, облезла, полегла. Кучки земли под ней потрескались, набухли ядрами урожая. Кругом ни души, и это делало просторы еще шире, раздольней, покойней. Голубое небо кое-где вскипало белой пеной облаков, светилось радостно и беззаботно, и не было ему дела до горя людского, до войны.
Валя сняла туфли (надо беречь, других не было), с наслаждением погружала узкие маленькие босые ступни в мелкую, как пудра, прохладную дорожную пыль. Шла бодро, легко, и, казалось, мигом одолеет эти двадцать пять километров. И сынишка вертел головенкой, широко раскрывая удивленные глаза.
– Что, впервые видишь красоту такую? – улыбаясь, разговаривала с ним Валя, – тебе еще впервой и это поле, и эта дорога. Знакомься с миром, смотри, он прекрасен!
Чем дальше шла Валя, тем дорога впереди казалась длиннее, тем тяжелее малыш. Мишутка подрос. Рука устала, затекла, он всё время сползал. Она подбрасывала его кверху, сажала поудобнее, поддерживала рукой за спину. «Еще долго шагать, – уже с грустью думала она, – наш участок под самыми Черемушками». Хотелось есть и пить. Солнце высоко поднялось в белесом скучном небе. Она расстелила мешок около дороги, села на него, вытянув усталые ноги. Посадила Мишутку на колени. Достала бутылочку с овсяной кашей. Сын обхватил ее ручонками и, причмокивая, посвистывая, сосал. «Отдохну немного, – думала, и тут же новая мысль: – нельзя долго сидеть, надо успеть засветло вернуться домой».
Сытый ребенок уснул, стал еще тяжелее. «Сергей с виду только сердитый, а на самом деле добрый, – думала она, – но уж очень компанейский. Быстро сходится с людьми и всегда готов отдать им последнюю рубаху. Его любят за это».
Бесхитростный и доверчивый – легко поддается влиянию других. Вот завел друга и забыл про жену с ребенком, живущих у матери. Конечно, он не думал, что ей там плохо. Зачем на него сердиться? Думал, в семье сыта будет. «Эх, Сережа, Сережа!» Вчера ночью он разбудил ее:
– Смотри, что я принес. На профсоюзной конференции был буфет, и вот давали по двести грамм хлеба без карточек, – он развернул газету, где лежал небольшой кусочек землистого клейкого хлеба. От запаха его у Вали свело скулы. Она отщипнула небольшую крошку и положила в рот. Обильно поливая слюной, жевала, смакуя, наслаждаясь жидкой кисловатой кашицей. В комнате холодно, еще не топила. Натянула одеяло на голову, сон морил. Закрыла слипающиеся сном глаза. Так и уснула с хлебом в руке. Как Сергей разжал ее пальцы и положил его на стол, Валя не слышала. Утром ее рано разбудил плач сына. Сергея уже не было – ушел на завод.
Она поправила сползающего ребенка, подняла повыше на плечо. Продолжала думать: «Как не вовремя родился сынишка. Война, все работают, воюют, а она оказалась из-за него за бортом, в стороне от всех дел. Куда его маленького девать? Перед отъездом заикнулась свекрови, но та строго ответила: «На меня не рассчитывай! Я своих детей растила сама, не подкидывала их в чужое гнездо, как кукушка, на чужую шею, и тебе советую самой выхаживать. Раньше надо было думать!»