Все это казалось очень странным, и, стоя возле двери, я вдруг реально оценила ситуацию. Я почувствовала себя страшно одинокой, страшно далеко от Фар-Фламстеда. Я не могла забыть лицо, глядевшее из-за деревьев, странное выражение его глаз. Оно не было пугающим, ни в коем случае. Скорее наоборот, это существо само было испугано мною, и именно поэтому его глаза следили за мной.
Но теперь я почувствовала непреодолимое желание выбраться отсюда. Я побежала и не останавливалась, пока не выбралась на открытое пространство.
Я совсем запыхалась, и первой, кого я встретила, оказалась миссис Черри. Она как раз выходила из огорода с лечебными травами, неся в переднике только что собранные листья и стебли.
— Ой, вы, кажется, чего-то испугались, госпожа.
— Я… Я только что видела кого-то в зарослях.
— В зарослях, госпожа?
— Ну да, в тех, что вокруг стены.
— О? — Ее круглые глазки тревожно посмотрели на меня. — Значит, кто-то забрался…
— Это был человек с черными волосами и бровями, а на щеке у него родимое пятно.
Несколько секунд она колебалась, опустив голову и нахмурив брови. А потом подняла лицо и улыбнулась.
— Ой, да это, наверняка, Джон Земляника. Так он, значит, здесь? Ему же, мошеннику нельзя.
— Джон Земляника? А кто это?
— У него родимое пятно на щеке. В сезон, когда собирают землянику, это пятно становится совсем как земляничина. Его мамаша, была сама не своя до земляники, когда носила его, вот он таким и родился… Прямо на щеке, ни с кем его не спутаешь, если увидишь. Живет он тем, что лазает, куда ему не положено. Да, Джонни Землянику я знаю.
— Я его окликнула, но он не отозвался. Убежал.
— Он же знает, что не имеет права болтаться там в деревьях, вот в чем дело. Ну, вы понапрасну испугались. Джона Землянику бояться нечего.
Сады и огороды я изучила вдоль и поперек и решила отправиться куда-нибудь подальше. Я знала, что мне не следует выезжать в одиночку дальше выгона, но пример Берсабы, довольно часто предпринимавшей самостоятельные прогулки, вдохновлял меня, и, решив, что ничего страшного в этом нет, в один прекрасный день я выехала из дому.
В этот раз я избрала иной маршрут — не тот, которым мы обычно ездили с Ричардом, и проехала по красивым просекам около трех миль, добравшись до какой-то фермы. Дом был большим, солидно выглядящим — с каменными стенами, под черепичной крышей. Неподалеку от него были разбросаны небольшие домики, видимо, относившиеся к поместью.
Я рассматривала все это с понятным интересом: как-никак владельцы фермы были нашими ближайшими соседями. В это время из дома вышла женщина, направилась к ограде, чтобы вылить воду, увидела меня и поздоровалась.
Ее лицо показалось мне знакомым, а у нее, наверное, тоже родилось подобное ощущение. Подойдя поближе, она стала с интересом присматриваться ко мне.
И тут я узнала ее. Это была Элла Лонгридж, сестра человека, которого Ричард хотел вызвать на дуэль.
— О! Да мы уже встречались! — воскликнула она.
— Вы — миссис Лонгридж, я полагаю.
— А вы — новая хозяйка Фар-Фламстеда. Мы встречались с вами на балу…
— Я это хорошо помню. Вы были там вместе с вашим братом, и тогда еще произошел неприятный инцидент.
— Который, к счастью, благополучно разрешился, — сказала она. — А вы прогуливаетесь в одиночку?
— Да. Мой муж уехал по делам службы, я устала сидеть дома, а брать с собой грума мне не захотелось.
— Не хотите ли заглянуть к нам? Брата сейчас нет, но он тоже был бы рад оказать вам гостеприимство.
— Это очень мило с вашей стороны. Я с удовольствием зайду.
Спешившись, я привязала лошадь к коновязи, и мы ВОШЛИ В ДОМ.
Мне сразу бросилась в глаза простота ее серого платья с белым воротником и таким же белым передником. Башмаки ее были грубыми, крепкими, а волосы гладко зачесаны назад.
Мы оказались в просторной кухне, в одном конце которой пылал открытый очаг, а в другом стоял большой обеденный стол со скамьями по бокам и двумя большими креслами в торцах. На полках кухонного стола стояла оловянная посуда, а над очагом был подвешен на цепях большой черный котел, в котором варилось что-то, аппетитно пахнущее, да и вообще запах в кухне стоял соблазнительный.
Я сказала, что удивлена тем, что мы оказались соседями.
— В свое время наши семьи были очень дружны, — сказала Элла Лонгридж, а потом возникли определенные разногласия, и окончательный разрыв, которому вы были свидетельницей, произошел на балу. Раньше мой брат не столь открыто выражал свои взгляды по некоторым вопросам, а ваш муж не терпит никаких точек зрения, отличающихся от его собственной. Очень может быть, что ему не понравилось бы то, что вы сейчас здесь, но, в конце концов, почему бы двум женщинам не встретиться и не поболтать, не обращая внимания на все эти мужские затеи?
Бросив вокруг взгляд, она сказала:
— Вот видите, какой простой образ жизни мы здесь ведем. Мой брат сам управляет делами на ферме, но это не единственное его занятие. Он еще член парламента и пишет труды, посвященные политическим вопросам. Порой я боюсь его несдержанности, он никогда не считается с возможными последствиями своих слов.
Элла Лонгридж не могла не вызывать симпатии, и мысль о том, что она моя ближайшая соседка, подняла мое настроение, поскольку в последнее время я все острее стала сознавать свое одиночество.
Она прошла к очагу и достала оттуда пирожки — румяные и очень аппетитные на вид.
— Мы отведаем их прямо с пылу с жару, а если вы не против, я угощу вас домашним элем.
Она разлила эль из бочонка в оловянные кружки и поставила их на стол, затем выложила на блюдо горячие пирожки.
— Не каждый день мне доводится принимать гостей, — сказала она.
— Мы очень близкие соседи.
— По прямой между нами не более полутора миль, а наша ферма почти граничит с землями Фар-Фламстеда.
— А вы уже давно здесь живете? — спросила я, отхлебывая превосходный эль.
— Всю жизнь. В Лондоне у нас есть резиденция, которой Люк пользовался, когда был членом парламента. Он надеется, что нынешнее положение дел изменится, и вместе с друзьями старается этому помочь. Но мы-то выросли на земле, всегда занимались выращиванием скота, и временами мне кажется, что ему бы лучше не вмешиваться в политику. Сейчас это может стать просто опасным.
— Мы в Корнуолле были очень далеки от всего этого.
— Люк считает, что буря, которая вскоре разразится, накроет всю страну, вплоть до самых дальних ее уголков.
Я вздрогнула.
— Я ненавижу конфликты. Моя мать говорит, что наша семья сильно пострадала от них в свое время.
— Я думаю, что так можно сказать обо всех семьях. Но страна, по словам Люка, сейчас находится в состоянии, достойном сожаления. Слишком многие склонны наслаждаться тем, что они называют радостями жизни. Им следовало бы жить попроще.
— Как вы, — подсказала я. — Пирожки очень хороши.
— Почти все я готовлю сама. У нас в доме всего две служанки. Конечно, есть еще люди, работающие на ферме. Если вам интересно, я потом покажу все наше хозяйство. У нас есть пивоварня — там сварен и этот эль, есть маслодельня, лесопилка, скотные дворы, и кроме того, отдельная кухня, поскольку приходится кормить много народу.
— Вы много трудитесь, миссис Лонгридж.
— Я от работы получаю удовольствие, потому что это дело по мне.
Она довольно подробно расспросила меня о нашей семье, о причинах, которые привели меня в Лондон, и о моем браке. Я была довольна тем, что у меня наконец нашелся собеседник.
После того как мы хорошенько подкрепились, она показала мне дом. Мы поднялись по деревянной лестнице наверх, где находилось множество комнат, часть из них — проходные. Все комнаты были с тяжелыми дубовыми балками, небольшими окнами в свинцовых переплетах, очень чистенькие, хотя весьма скромно обставленные.
Я сказала, что мне пора домой, что прислуга, наверное, обеспокоена моим долгим отсутствием, и мне надо вернуться хотя бы к обеду.
Элла ответила, что не смеет меня задерживать, но если я захочу еще когда-нибудь заехать в гости, она будет очень рада. В здешней округе у нее почти нет друзей, так как политические взгляды Люка настроили большинство соседей против него.