Затем он повернулся к женщине. Лицо его не выражало эмоций, но, казалось, что и он был смущён сценой прощания. Когда он заговорил с Еленой, его голос казался хриплым:
— Женщина, на всё воля Господа. Он всегда заботится о невинных душах.
Монах произнёс ещё какие-то слова утешения осипшим голосом. В последний раз Елена обняла сына, словно нехотя, отпустив его. Мальчик ловко перепрыгнул в лодку, матросы помогли перебраться монаху, и они отчалили. Чуть отплыли, Илья лишь раз, в последний раз повернулся и коротко махнул матери. А она стояла, глядела на сына и удаляющуюся лодку, пока та окончательно не исчезла в сумерках. Волосы и одежда её развевались под непрерывными порывами ветра. Джироламо слегка коснулся её плеча.
— Нам пора, мадонна. Становится холодно.
Елена повиновалась и покорно пошла за ним обратно в форт. Они поднялись по узкой лестнице, которая тянулась с внутренней стороны стены. Елена поднялась в башню, где были расположены их комнаты, и, отказавшись от ужина, закрылась в своей каморке.
Джироламо и капитан форта ужинали вдвоём.
— Красивая женщина монна Елена, — заметил капитан, после того как Джироламо сказал ему, что дама ужинать с ними не будет.
— К чему ты это говоришь? — с внезапным раздражением проговорил Джироламо.
Капитан улыбнулся. Он не знал, что они делали там вечером, под стенами. И не знал вообще ничего про эту гречанку. Он знал только, что должен спрятать их и помочь Джироламо. Поэтому он улыбнулся, поедая апельсин, и поглядел на лежавшую на стуле лютню.
— Ни к чему. Просто красивая женщина. Потрясающе красивая.
Джироламо понял, что капитан имел в виду. Красивые женщины могут позволить себе все. Даже отказаться от компании молодых любезных мужчин. В унылом молчании он жевал холодное мясо. Отужинав, быстро распрощался и ушёл, охваченный тоской. Решив немного прогуляться, он поднялся на верхнюю смотровую площадку башни форта, где в свете факелов торчала будка караула. Внизу внутри форт чернел дырой. Наверху ветер был тёплый, но со злобными порывами. Джироламо обошёл площадку, прошёл мимо поста с двумя завернувшимися в плащи часовых. Фонарь, припрятанный под бойницей, светил тусклым пламенем.
В море, сколько ни вглядывайся в эту безлунную ночь, ничего не было видно. Их окружала полная чернота. Казалось, она стояла вплотную, тут же, где его глаза переставали различать предметы.
— Задание выполнено, — пробормотал он. — Выполнено.
Джироламо спустился вниз. Заглянув к себе, он взял свёрнутый в рулон лист бумаги, затем подошёл к двери в комнату гречанки и робко постучал.
Она открыла. Он смущённо остановился на пороге. Эта женщина, бывшая рабыня султана, действовала на него так, словно он был воском в её руках. Он сам удивлялся себе, но ничего не мог с собой поделать. Мысли о ней искушали его, а весь её вид делал Джироламо безвольным и готовым исполнить любой её приказ. Однако женщина ничего ему не приказывала, от чего ещё больше тянуло к ней. Это не было похоже на те чувства, которые он обычно испытывал к женщинам в Венеции и Падуе, весёлым и доступным, и отношения с которыми было обычно легко завязывать и так же легко разрывать. Тем женщинам, сплошь искусственным блондинкам, которые уступали ему и любили его в вечерних садах под убаюкивающие и томные мелодии лютни, он пел серенады, декламировал Петрарку, но ради них никогда не обнажал шпагу и не дрался на кинжалах.
С гречанкой всё было по-другому. Вот и сейчас, когда она глядела на него ещё не высохшими от слёз глазами, пушистая в шапке иссиня-чёрных волос и с кожей цвета слоновой кости, хрупкая, трогательная, состоящая из мягких изгибов, возбуждающих выпуклостей, он весь терялся. Он чувствовал её, но не понимал. Он испытывал непреодолимую тягу к этой женщине, и его страсть была смешана с желанием защитить её и спасти.
— Входите, — пригласила она, обжигая его взглядом, который, как казалось ему, приказывал ему войти и в то же время держал на расстоянии.
Он вошёл. На грубом столе горели две свечи. Ещё одна догорала у изголовья кровати. На столе лежало раскрытое Евангелие.
— Я пришёл рассказать... — он запнулся.
— О наших планах, — подсказала она.
Её голос одновременно очаровывал его, околдовывал и приказывал.
— Да, да...
Она предложила ему присесть. Джироламо тяжело опустился на лавку. Она устроилась напротив, и, поставив тонкие локти на стол, оперлась подбородком о кулак, и опять обожгла его взглядом, приготовившись слушать, и он снова страшно растерялся, как юнец.
— Я, — начал он, — я хотел сказать, мадонна, что вы можете быть в полной уверенности насчёт безопасности Ильи. Мы с монахом условились, что его поместят в Аркадийский монастырь. Это не только самый надёжный монастырь на острове, но и самый богатый и самый блестящий. Кроме того, никто никогда не узнает, кто он на самом деле. В этом я ручаюсь. Так что на острове он будет в полной безопасности. И получит прекрасное пристанище и образование.