Она понимала, что появление Еросолино здесь невозможно, как бы близко под стенами дворца он ни находился! В третий двор, где размещался сераль, кроме самого султана и его евнухов вход был строжайше закрыт для любого смертного мужского пола. Мощные стены охраняли султанских жён, а зарешеченные толстыми прутьями калитки стерегли мавры, чёрные, как смола, с острыми ятаганами, которые раскрошат, не колеблясь, всякого, кто намеренно или по неосторожности приблизится к запретным «садам блаженства».
Утром, после бессонной ночи, появилась надежда — вдруг карлик придёт ещё! Она приготовила ответ. Днём она в тот же час уселась на вчерашней скамейке в отдалённой части сада. И действительно, он снова появился в конце дорожки, маленький волосатый человек, которому на этот раз она обрадовалась как другу. Казалось, и он обрадовался, что увидел её. Она не стала дожидаться его приближения, поспешно поднялась и, как бы невзначай выронив на траву свою записку и пять золотых монет, отошла на некоторое расстояние от скамьи. Карлик подошёл, деловито подобрал сначала деньги, затем клочок бумаги. Записку свою Елена тоже написала по-гречески. Всего две коротких фразы: «Уехать невозможно. Что с ним? Умоляю!»
Человечек быстро, не оглядываясь, удалился. Когда Елена вернулась к скамье, то увидела то, что желала и надеялась увидеть. Сердце её забилось. Карлик оставил новый клочок бумаги. В нём Еросолино заранее отвечал на один из её вопросов: «Умоляй Сафие».
В тот же день после полудня Елена отправилась в дворцовую баню рядом с двором валиде-султан. Немая невольница несла перед ней на голове корзину со сменой белья. Посещение бани — целый ритуал омовения и место, где можно было поболтать и пообщаться с подругами. Раздевшись в первой зале, Елена перешла в тепидарий, затем в кальдарий, где в зале стоял такой густой и горячий туман, что почти невозможно было дышать.
После массажа и омовений, распаренная и утомлённая, она перебралась в особую залу отдыха с длинными софами вдоль изразцовых стен. Там она увидела в окружении молодых невольниц Сафие, мать Мехмеда, которая после воцарения его на троне получила титул валиде-султан, то есть матери монарха, и стала полновластной хозяйкой гарема. Не было более влиятельного и могущественного человека во дворце, чем Сафие, которая управляла не только женской его частью, но, подчинив себе волю сына, всё больше вмешивалась в управление государством и уже назначала и свергала визирей.
Валиде-султан, разомлевшая после бани, полулежала, откинувшись среди подушек на широкой софе. Её красивое лицо выражало умиротворение, пышное богатое тело было укутано в лёгкие ткани. В правой руке она держала длинную трубку из жасминного дерева с янтарным мундштуком. Другой конец трубки опирался на низкий резной табурет подле софы. Сафие взглянула на Елену, выпустила кольцо дыма.
Она узнала молодую женщину, лениво, но повелительно проговорила, посматривая из-под сонных полуопущенных век:
— Подойди-ка сюда, Эрдемли.
Елена подошла, склонилась в поклоне. Мать-султанша критически оглядела женщину, снова восхитилась про себя её роскошными иссиня-чёрными волосами, отметила сильно похудевшую фигуру, бледное лицо с тёмными кругами под глазами, смотревшими с нездоровым блеском. Она знала историю Елены.
— Плохо выглядишь, — заметила Сафие. — Очень неважно выглядишь. Ты здорова?
— Да, — тихо проговорила Елена.
Сафие продолжала критически её оглядывать.
— Значит, не смотришь за собой.
Эта красивая албанка жила во дворце Топкапы уже более 30 лет. Когда-то она была хасеки — любимой и единственной женой султана Мурада, отца Мехмеда. Спустя двадцать лет Мурад потерял к ней интерес, значительно расширив свой гарем и превратившись в похотливое чудовище, султана-производителя, стал проводить каждую ночь с двумя-тремя женщинами, родившими ему 56 детей. Султан умер, подорвав своё, как говорили, некрепкое здоровье. Несмотря на это, Сафие все эти долгие годы оставалась биринджи-кадан — авторитетной старшей женой султана, матерью наследника престола.
Вошли две немые невольницы. Одна принялась расчёсывать густые волосы госпожи. Валиде-султан вытянула ноги, и вторая девушка, усевшись на низком табурете, принялась красить ей ногти особой красноватой пудрой из травы, которую называют алькана.