Оттовион покачал головой:
— Пока будут проходить выборы и новый дож будет входить в курс дел, заговор будет развиваться. Кроме того, сорвав одну из операций, мы не узнаем, кто заговорщики. Они затаятся и сделают новую попытку. Я хочу узнать, кто они! Мы должны разоблачить их. Мы можем это сделать!
— Каким образом? — Лунардо всё ещё сопротивлялся. — Все мои возможности исчерпаны. Я безвылазно сижу в Падуе. Заговорщиков надо искать здесь, в Венеции, во дворце.
Даже если я пришлю сюда своих людей, что они будут делать? Надо знать, о чём говорят на брольо. Надо установить слежку. Но за кем? У нас нет никаких зацепок, никого, кого бы мы подозревали.
— Я снабжу вас всеми сведениями, которыми обладает канцелярия! Всеми фактами, которые могут показаться подозрительными! Какими бы секретными они ни были. Ответственность за это я беру на себя. Я готов рисковать больше всех!
— Допустим... — голос Лунардо звучал неуверенно. Он понимал, какой опасности подвергнет свою немногочисленную команду. С другой стороны, он понимал, что Канцлер прав. Если это заговор, они просто обязаны разоблачить заговорщиков! Он продолжал: — Допустим, мы что-то обнаружим. Что дальше? Вы обвините членов Совета Десяти в заговоре?
— Мы, по крайней мере, будем знать, кто наш враг. И найдём способ обезвредить его. Я прошу вас, Лунардо, я призываю вас как патриция — используйте все свои возможности! Пришлите ко мне вашего человека. Самого толкового и надёжного. Мы сможем разоблачить их!
— Ещё один вопрос, — неожиданно сказал Лунардо. — Откуда вам известно о службе? И известно ли о ней кому-то ещё?
Канцлер ответил не сразу. Он прямо и открыто посмотрел в глаза Лунардо.
— Тот пожар во дворце. Почти двадцать лет назад. Не все бумаги дожа сгорели. Я тогда был секретарём Сената и участвовал в спасении документов из квартиры дожа. Потом мы разбирали остатки. Ваш проект до половины обгорел, но многое прочитать было можно. Вот так я узнал. Никто никогда не упоминал о службе. Из чего я сделал вывод, что правительство не создавало её. Видя вашу осведомлённость во многих делах, я почему-то подумал, что, возможно, вы создали нечто подобное для себя. А в Падуе я просто вспомнил о той бумаге.
— А где сейчас проект?
— Не знаю. Он был вместе с остатками прочего мусора. Он давно уничтожен.
— Хорошо, — сказал Маркантонио. — Скажите мне, любезный Канцлер, можно ли установить, кто дал команду о казни албанца Капуциди?
— Решение принималось на Совете Десяти заведённым порядком. Можно, конечно, попытаться переговорить с тюремщиками и палачами...
— Нет, нет, не стоит, — перебил Лунардо. — Расспросы не останутся незамеченными, этим мы привлечём внимание заговорщиков и государственных инквизиторов. А кто из членов Совета Десяти занимается далматскими делами?
— Вы собираетесь начать с этого?
— Да. Надо же с чего-то начать! Во всяком случае, те из членов Совета Десяти, кто ближе всех к этой проблеме по роду деятельности, знают больше других. Даже если они не имеют отношения к заговору, они могут знать и делать что-то, что приведёт нас к цели. Таким образом, мне необходим список членов Совета с перечнем их обязанностей. При этом никаких действий с вашей стороны, чтобы мы не вызвали никаких подозрений!
Канцлер посмотрел на Лунардо долгим пронзительным взглядом и молча кивнул.
Глава 14
«Два человека должны войти в локанду в разное время. Они могут сесть либо вместе, либо за соседними столами. Они обязаны быть одинаково одеты, в простые платья секретарей или низкого ранга юристов. Вся хитрость в их простых чёрных плащах, которые следует повесить на спинку лавки или крючок поблизости. Это послужит причиной лёгкого недоразумения. Сначала уйдёт тот, кто пришёл первым. Он-то и совершит «досадную ошибку», перепутав плащи. Второй покинет локанду чуть позже, не заметив подмены». Этот несложный трюк, по предложению мессера Лунардо, предстояло проделать в Венеции Джироламо во время первой встречи со связным Канцлера.
Джироламо, едва войдя в полутёмное, с низким потолком помещение грязноватой и чадящей локанды, мгновенно узнал своего связного. Витторио — его носатый однокашник, один из лучших студентов, обещавший в своё время стать прекрасным законником, всегда сдержанно-насмешливый и немногословный. Витторио неторопливо обгладывал куриную ногу, окуная её в чашу с помидорным соусом. И теперь, много лет спустя, на его тонких губах продолжала играть всё та же неопределённая полуулыбка, с которой он ещё школяром взирал на мир.